Странники земель Повременья
Шрифт:
– Нет-нет, молодой человек, – опираясь на скамейку, с трудом поднялся старик. – С этой могилой все в порядке. Тут лежит нечто, что когда-то было моей женой…
Он сел на скамью.
– Я, может быть, несколько странно выразился, но суть моего выражения, если объяснить его чуть иначе, заключается в том, что как только мы перестаем осознавать последние искры своего «Я», человек на этом кончается. А то, что от него остается, всего лишь пустая конкреция биологического вещества.
– «Сogito ergo sum», – с едва заметной усмешкой произнес Антон. – Если это так, то мне понятно
Старик грустно усмехнулся:
– Эх, молодой человек… Мне понятна ваша ирония. Если бы это было так… Человеческие чувства тем и отличается от философских умозрений, что ни логика, ни здравые рассуждения не могут унять сердечную тоску, чувство утраты. Но эти чувства обращены к воспоминаниям о живом образе, а то, что мы отдаем земле, не вызывает никакого сочувствия. Наоборот, вызывает лишь досаду, оттого, что это подобие живой плоти не в силах восстать из небытия…
– И, тем не менее, вы сейчас находитесь здесь, ухаживаете за могилой, – осторожно вставил Антон. – По-моему, это противоречит тому, что я только что услышал от вас.
– Видите ли, молодой человек, сказанное мной, относится к рассудку, а чувства… всего лишь эманация нашего бытия. Со временем они деградируют, пропадают… Оставшись без искры сознания, тело становиться куском неодушевленной субстанции. Вот потому я и сказал, что тут, в могиле лежит нечто, бывшее когда-то моей женой. Все, что от нее осталось, это моя память о ней, ее образ в душе и сердце… Больше она нигде не существует…
Старик вздохнул и поник головой.
– «Э, да старик у нас философ», – поморщился Антон. Он поспешил воспользоваться паузой и вкрадчиво сказал:
– Простите, но я думаю, что образ дорогого вам человека может существовать еще в другом воплощении, например, на памятной доске. Я понимаю, что этот суррогат не заменит вам силу ваших чувств и воспоминаний, но, как вы сказали, – «традиция требует». Знаете, в наше время заброшенное захоронение не долго пребывает в этом статусе. Поверьте, я знаю, что говорю. Могилу вашей жены могут перевести в бесхозную в мгновение ока. Таких шустрых здесь искать не надо. Они только и делают, что высматривают подобные заброшенные могилки. А так надгробная плита даст гарантию на несколько лет избежать столь варварской участи.
Старик безучастно слушал пространные доводы Антона, и только дрожавшая рука выдавала его состояние. Видно было, что ему нездоровилось. Некоторое время старик молчал, потом вздохнул и тихо проговорил:
– Наверное, вы правы, что ж, ставьте плиту. Глупо будет, когда останки дорогого мне человека выкинут на свалку. Все-таки, культура цивилизации держит нас в своих рамках, хотим мы этого или нет… Что вам нужно для установки?
– Всего несколько дат и ваша надпись на плите.
– Надписи не надо… Никакая надпись не заменит того, что было между нами… много счастливых лет и понимания.
Записав нужные цифры, Антон спохватился:
– Простите, я не назвался – Антон. А как к вам обращаться?
– Григорий Ефимович, учитель физики на пенсии.
– Очень приятно, Григорий
– Хорошо, хорошо… Вы идите, а я еще посижу, погода преотменная, да и сосед обещался за мной подъехать где-то через час. Счастливо вам.
Едва Антон поднялся, как со стороны входа на кладбище послышалась громкая трескотня. На аллейку из-за поворота, с гулким грохотом и ревом вылетело несколько мотоциклов. Выдирая асфальт рубчатой резиной колес, глуша все вокруг визгом тормозов, они веером рассыпались возле могилы, находящейся в двух участках от могилы Григория Ефимовича.
Мощные, утянутые в кожу и железо парни, ссадив своих подруг, покинув своих, устрашающего вида железных коней, неспешно разминались, громким ржаньем выказывая свое, видимо, прекрасное настроение. Подруги, вторя им хихиканьем, тем временем доставали из недр багажников припасы.
Парни не замедлили подкрепить свое прекрасное настроение пивом. Высосав подряд по паре бутылок, они швырнули их около могильного холмика, уже изрядно осевшего, но еще напоминавшего своим видом недавнее захоронение.
– Ну, чувихи, чё там закопались? – заорал один из них. – Серега ждет поминальную дозу! Катька, ты его чувиха, тебе и начинать!
Катька, долговязая, тощая девица лет семнадцать, поспешно сдернулась с места. Подскочив к парням, она раздала кружки и плесканула в каждую до краев портвейна.
Толстый, массивного телосложения парень, годами скорее мужик, чем его трое приятелей, подняв кружку, проревел:
– Ну, Серый, вечная память тебе! Лихой ты был чувак, потому, принимая от тебя наследство в виде тачки и чувихи, мы здесь собрались всей кодлой! Спи спокойно, мужик, мы все доделаем за тебя! Помянем!
Парни дружно опрокинули кружки и подставили их стоящей рядом Катьке. Девицы, приехавшие с парнями, выпили из бумажных стаканчиков сухого вина и поспешили раздать нарезанную кусками колбасу. Один из парней подошел к мотоциклу и врубил магнитофон на полную громкость. Когда из динамиков раздался мощный хрип Высоцкого, они в унисон заревели популярную песню барда.
Григорий Ефимович, насупившись, глядя на буйство пьяной компании, сказал с нескрываемым сожалением:
– Вот для этих усопший тоже пустое место, но по другой причине - не чтят они своего собрата. Для них это место служит всего лишь одним из способов выражения примитивного образа жизни. Мертвому все равно, но живые, которые потеряли традицию, превращаются в стадо бестий…
Он поднялся, подошел к ограде соседней могилы:
– Молодые люди, вам не стыдно? Ведь вы же находитесь на кладбище! Ведите себя пристойно!
Все сборище замерло. Оторопело вглядываясь туда, откуда донеслись слова, они поначалу переглядывались, стараясь понять, что это было. Но, разглядев стоящего поодаль старика, разразились гомерическим хохотом.
Толстый, видимо, вожак, хохотал откровеннее всех. Согнувшись от натуги, одной рукой вытирал выступившие слезы, другой, с вытянутым вперед пальцем, указывал в сторону старика.