Странные сближения. Книга вторая
Шрифт:
Бурсук пятился к двери, держа на мушке Липранди.
Облепиха негромко свистнул. Гайдук оглянулся, и голова его вдруг запрокинулась. Атаман поднял руку ко лбу, пощупал образовавшуюся на нём вмятину и грузно осел на пол. Маленькое бронзовое ядро прокатилось по доскам и застряло под тумбочкой.
Облепиха вынул из кармана вторую руку.
— Липранди! — крикнул Пушкин, пытаясь подняться.
Иван Петрович не успел увернуться от второго ядра, но вовремя поднял руки, защищаясь. Снаряд попал ему в плечо, соскользнул выше, сворачивая челюсть. Удар вышел
— Лучше не двигайтесь, — посоветовал Облепиха.
Под столом испуганно мяукал Овидий.
Что вообще происходит?!
Жив, как ни странно, а значит: оттолкнуться от пола — встать — (Липранди замахивается саблей на Облепиху) — два шага в сторону, туда, где есть место развернуться — (Волошин перекатывается по полу под ноги смотрителю) — дотянуться до пистолета…
Он услышал, как распахнулась за спиной дверь и что-то свистнуло, краем глаза увидел падающего Липранди. Сабли у него уже не было; обеими руками агент Диего закрывал залитое кровью лицо.
Новый участник событий снова замахнулся кнутом.
Да это же наш ямщик.
До пистолета Пушкин так и не дотянулся.
Длинный кожаный хлыст спутал ноги. Пока Александр уже второй раз за сегодняшний день падал, Облепиха поднял брошенное Бурсуком ружьё и с размаху впечатал приклад в темя поднявшемуся Волошину. Потом приближающийся пол встретился, наконец, с лицом Француза, и мысль оборвалась на: «я, всё-таки, поэт, мне голову надо бере…»
Глава 9
В плену (на этот раз настоящем) — конец? — предел возможностей — однако — тем временем в Петербурге
Я неволен,
Но доволен. Н.Карамзин
— Вы, значится, и есть Француз, — Облепиха спрятал изъятый у Пушкина шифровальный блокнот куда-то под шинель. — С вами, — он перешёл к Липранди, — всё давно понятно… — он двинулся дальше, к бледному от ярости и потери крови Раевскому.
Пушкин, Раевский, Липранди и Волошин сидели на полу, обездвиженные эффективным и до обидного простым способом: привязанные к ножкам стола. Стол был внушительным, дубовым, и поднять его даже вчетвером и с развязанными руками было бы нелегко.
Облепиха (или как там его звали на самом деле?) перелистал второй блокнот.
— Раевский, Александр Николаевич…
Ямщик, сидевший в кресле с ружьём, направленным на пленников, что-то негромко сказал по-турецки.
«Ах, знать бы, о чём они говорят… — Пушкин скрипнул зубами. — Так и не выучил турецкий, а теперь…» Впрочем, что теперь? Живыми им отсюда не выйти. Шифры, попавшие к туркам, может быть, и не будут разгаданы в ближайшее время. Слишком многое должно сойтись, чтобы мелкие значки, рисунки, наборы букв и цифр стали понятны. Для этого нужно, как минимум, несколько шифрованных
Но главное — трое агентов погибли, трое ценнейших для Коллегии людей. Заменить-то их заменят, но откуда снова возьмут всю проделанную работу, откуда возьмут, в конце концов, отчаянную изобретательность Пушкина, трезвость Раевского, опыт Липранди? О том, чтобы успеть настичь Зюдена, и речи быть не может…
А ещё — конец Южному обществу. Потому как последним и единственным барьером между заговорщиками и расстрельной командой был агент Француз.
Страха в этот раз не было вовсе, как и надежды. Только думалось спокойно, что двадцать два года агенту Французу уже никогда не исполнится. А всего-то было — неделю подождать.
— Дмитрий Волошин, — Облепиха навис над помощником судьи.
— Это я, — у Волошина дёргался глаз, но в остальном лицо будто застыло.
— Тайный… — неразборчиво произнёс Раевский.
— Что? — удивился турок.
Пушкину показалось, что он и сам не вполне расслышал.
— Прпрврвф! — согласился Липранди.
Александр Николаевич повторил:
— Тайный агент Волошин.
Волошин вздрогнул и поглядел на Раевского с нескрываемым изумлением.
— Я… — начал он, но Пушкин, наклонившись к нему, насколько позволяла верёвка, зашипел:
— Соглашайтесь, чёрт побери, он спасает вас!
— Тихо, — прикрикнул из угла ямщик и поднял ружьё.
Волошин сглотнул.
— Тайный агент Волошин, — сказал он севшим голосом.
— Исилай, — позвал ямщик и затараторил что-то на своём наречии. Облепиха (или, правильнее сказать, Исилай) выслушал и молча кивнул.
«Решилась судьба Волошина, — понял Александр. — Случайного человека убили бы сразу, как Карбоначчо и Бурсука, а разведчику позволят дожить до конца допроса. Только не пожалеет ли он, что не умер сейчас?..»
В дверь дважды постучали.
Ямщик вскочил, направляя ружьё на пленников и зашипел что-то в том смысле, чтобы ни звука, ни вздоха.
— Что угодно? — крикнул Исилай, уходя в сени.
— Есте чинева аища? — закричали из-за двери. — Де щи нимень ну мь-а ынтылнит?
— Закрыто! Нет никого, и коней нет, а смотритель помер!
— Дап кум закрыто! — возмутился голос. — Щи, ну штий щчинесынт? Дескиде уша, омуле, сынт кукон Констпнтин Ралли, ынцележь?
— Сказано, закрыто, — хмуро повторил турок. — Ступайте, домнуле. До Кишинёва нет станций.
Константин Ралли ещё поскандалил из-за двери и затих.
Ливень кончился, и комната попеременно то освещалась солнцем, то уходила в тень от проносящихся туч.
— Так, — Исилай сунул пистолет за пояс, обошёл стол и сел на корточки перед Лиранди. — Начнём, — он обхватил Ивана Петровича за шею и рванул на себя. Руки привязанные за спиной к столу, хрустнули и неестественно вывернулись; Липранди подавился криком. Исилай быстро перерезал верёвку, и руки безвольно упали.
— Драться не будешь, — удовлетворённо сказал Исилай, поднимая Липранди за связанные ноги и волоча в ямщицкую. — А вы пока готовьтесь.