Странные сближения. Книга вторая
Шрифт:
Липранди поморщился и вновь отключился.
— Пусть его, — Инзов придирчиво разглядывал ружья Карбоначчо, сложенные вдоль стен. — Какие интересные стволы, а. Двуствольное пулевое ружьё. А что, ребятушки, не взять ли нам сей арсенал домой? Тут рублей тыщ двадцать, никак не менее. И Марфуше в радость будет…
— Слыхали, что барин говорит? — Афанасий повернулся к подчинённым и хлопнул в ладоши. — А ну быстро заворачивай и грузи.
— Мэ-эй, — сокрушённо произнёс молодой, щегольски одетый человек, стоящий у двери. — Йатэ щи
Это был Константин Ралли, встреченный войском Инзова в пути и указавший направление к злополучной станции.
Спустя полчаса трупы были убраны на конюшню, где обнаружились ещё три тела — настоящего Облепихи и двоих ямщиков. Липранди и Раевский лежали на лавках, перевязанные и в стельку пьяные. Вся губернаторская рать расселась по полу и дружно уплетала найденные в погребе харчи. Волошин, уже немного пришедший в себя, но по-прежнему очень тихий, вяло беседовал с Ралли по-молдавски. Пушкин, держащий на одном колене Овидия, на другом — Марусю, сидел напротив Инзова и слушал.
А послушать было что.
На рассвете в день отъезда Пушкина произошло сразу два события, наводящих на мысль о благосклонности небес к агенту Французу. Из села Долна выехал в Кишинёв сын владельца имения — юный Константин Замфирович, то есть уже знакомый нам Ралли. А в дом Ивана Никитича Инзова привезли почту. Пока Ралли ехал, перевязанные бечёвкой пакеты лежали на столе Ивана Никитича нетронутые. После обеда Иван Никитич соизволил проверить корреспонденцию. Четвёртым в стопке — под письмами из общины болгар-переселенцев и от столичного начальства лежал пакет с печатями Коллегии Иностранных Дел и подписью «строго секретно». И очень короткое письмо.
«Его высокопревосходительству генерал-губернатору И.Н.Инзову
В собственные руки. Уничтожить после прочтения.
Спасите Пушкина.
Кап. Г. Рыжов».
— Убедись, — Инзов развернул бумагу перед носом Француза.
— Рыжов, — Пушкин наморщил лоб. — Кто этот Рыжов? Кажется, из моей петербургской троицы…
— Кого? — удивился Инзов и тут же добавил, — Не важно. Выехали мы вслед за вами, но на станцию бы не заглянули. Если бы, конечно, не встретили обиженного господина Ралли.
Овидий громко чихнул и перебрался к Марусе. Их объединённая рыжесть слепила глаза.
Пушкин замотал головой и вытряхнул из памяти светловолосого застенчивого капитана, сидящего в кабинете Каподистрии.
Сосредоточься, ну же… Почему я раньше не был влюблён в Марусю?.. нет, не то… Откуда Рыжов в Петербурге узнал об опасности?.. Тоже не то.
— Успоко йся, хох-хоший, — нежно сказала Маруся и погладила Пушкина по голове.
Почему письмо адресовано Инзову и написано одним Рыжовым? Оно!
Узнать о том, что Француз раскрыт, в принципе, можно. Скажем, не дошло письмо. Если секретные шифрованные письма теряются — это риск. Агента не отзовут, но велят затаиться
— А я тут на досуге стишки твои почитал, — сказал Инзов.
— Правда? — рассеянно отозвался Пушкин. Он покосился на Волошина, икающего в сторонке, и подумал, что, пожалуй, объяснять некоторые вещи придётся долго и по нескольку раз.
— Многое я упустил, — медленно, словно подбирая понятные молодёжи слова, продолжал Инзов. — Но у тебя есть талант… Кураж какой-то есть… Ты не думал, что занимаешься в жизни не тем?
— Всё, чем я занимаюсь, мне зачем-то нужно.
Инзов чуть поморщился.
— Всё так, но ты ведь и погибнуть можешь. А вот эти твои сочинения кто за тебя напишет? Я?
— Хоть один нормальный человек тут есть? — взмолился Волошин. — Или я последний, кто не связан с тайной службой?
— Кред кэ нумай еу, — невозмутимо сообщил Ралли, поправляя булавку в шейном платке.
Ещё через два часа всё оружие Карбоначчо перешло во владение запасливого Инзова, лист с именами сегодняшних посетителей был вырван из журнала и сожжён, а Пушкин с Марусей нашли общий язык на почве любви к варенью, котам и стрельбе. Потом Афанасий выглянул за ворота и вернулся с известием: вдалеке видны крытые повозки цыган или беженцев.
— Собираемся, — скомандовал Инзов.
И от почтовой станции потянулась вереница экипажей: карета Инзова, две каруцы его слуг и одна — Карбоначчо, и лёгкая повозка Липранди. Позади ехал, фальшиво напевая французские песенки и перекрикиваясь с Пушкиным, Константин Ралли. Оказалось, что Ралли — старший сын местного боярина, владельца Долны и, в отличие от консервативных соплеменников, большого любителя всего европейского. Детям, однако, Европа привилась не до конца, и с той же лёгкостью, с какой он разбавлял молдавскую речь русскими словами, Константин Замфирович вплетал ядрёные бессарабские ругательства в речь французскую.
Когда Раевский пришёл в себя, он некоторое время слушал сбивчивый рассказ о том, что культурный человек должен уметь постоять за честь дамы, и вот Ралли однажды постоял и отхватил ущиганий, но до сих пор горд собою, хотя ухо болело. Всё это, в сочетании с довольно приятным французским выговором рассказчика, заставило А.Р. трижды себя ущипнуть, чтобы убедиться, что он не спит.
Нашарив под воротником чудом уцелевший пузырёк с мятной настойкой, Раевский зубами выдернул пробку, вылил себе в рот мутно-зелёную жидкость и закашлялся.