Странные сближения
Шрифт:
— А отчего пожар-то был? — спросил Пушкин, вынеся последнюю стопку книг. — Иван Дмитриевич, вы что, свечку потушить забыли? Иван Дмитриевич, где вы?
Якушкин восстал из пепла и сказал, размазывая сажу по лицу:
— Письма! Письма сгорели!
Первые подозрения — кто открыл дверь? — оскорблённый Охотников — Катерина — тайна Якушкина
Лишь пар над пеплом сел густой;
Лишь волк, сокрытый нощи
Очами блещущий, бежит на лов обильный…
Что за письма, Якушкин говорить отказался, только хватался за голову и повторял:
— В ларце были заперты… Заперты ведь были…
— Иван Дмитриевич, вы свечку не погасили?
Якушкин отмахнулся от предложенного полотенца.
— Так не ототрусь, только замараю… Гасил я свечку. Я и зажёг-то на минуту всего, когда заходил переодеться, и тут же потушил.
— Обратите внимание, — Пушкин поднял с засыпанного пеплом и щепками пола подсвечник. — Следы воска.
— И что? — удивился Александр Львович.
Подсвечник стоял на секретере или на прикроватном столике? Если на столике, то понятно, как загорелась кровать, а по занавеси огонь перекинулся на секретер. Или наоборот?
— Когда всё загорелось, подсвечник, видимо, упал и закатился в угол. Поэтому воск на нём остался не растаявший. Смотрите, — Пушкин пронёс бронзовую чашечку перед глазами собравшихся. — Вот тут остались капли воска, значит, свеча горела достаточно долго, чтобы натекло. Иван Дмитриевич, вы оставляли свечу на столике или на секретере?
— На секретере, кажется. Да, определённо там.
— Окно открывали?
— Что? Окно? Нет. Пушкин, если позволите, я схожу умыться…
— Странно, — сказал Александр. — Если бы окно было открыто, свечку могло бы сбить ветром.
— Так оно, верно, и было, — согласился Николай Раевский-старший.
— Однако Иван Дмитриевич говорит, что гасил свечу, а окно было закрыто.
— Забыл, — пожал плечами Александр Львович. — Эка невидаль. Слава Богу, огонь не разошёлся.
Старуха Давыдова, мирно продремавшая всё время на своём диване, отнеслась к известию философски.
— Ах ты, Господи помилуй, но ведь это сгорели нежилые апартаменты?
Узнав, что сгорела комната для гостей, старуха перекрестилась и сказала, что это прекрасно, это очень повезло, что у них в доме почти не бывает гостей.
Когда все вымылись и переоделись, был вторично допрошен Якушкин. Он божился, что свечу, выходя, гасил, а окно не отворял. Это подтвердил Николя, который открыл после пожара прежде запертое окно, чтобы проветрить задымлённое помещение.
— Александр Сергеич видит тут странность, — сказал Орлов, — и я с ним согласен. Неприятно сие говорить, но я подозреваю поджог.
Поднялся шум.
— Сами
— Что ж это за письма такие? — Александр Львович вертелся от любопытства, как мальчишка; только живот тяжело колыхался перед ним.
— Не хочет говорить, видишь, — одёрнул его Николай Николаевич. — Что-то приватное.
— Они лежали в ларце, — вмешался Якушкин. — Дубовом.
Снова начали громко обсуждать каждый свою версию возгорания.
— Господа! — Пушкин замахал руками. — 'Ecoutez! Messieurs. Смею вас попросить снова пройти в сгоревшую комнату.
— Что ещё мы там не видели, ну?
— Покорнейше прошу. Я уверен, что подозрения его сиятельства…
— К чёрту сиятельства, Сверчок, с каких пор я для вас «сиятельство»?
— …Подозрения Михаила Фёдоровича обоснованы.
— Господа, у Пушкина идея, — Александр Раевский хлопнул в ладоши. — Я могу поручиться за гибкость ума моего друга. Действительно, пойдёмте-с.
На пепелище собралась мужская компания, дамы вертелись в коридоре, подальше от запаха гари и серьёзных разговоров. Пушкин несколько раз открыл и закрыл окно, убеждаясь, что запирается оно надёжно и по случайности открыться не может. Потом перешёл к обломкам секретера.
— Иван Дмитриевич, у вашего ларца, полагаю, был прочный замок?
— Да, — сказал Якушкин. — Вот, пожалуйте, ключ, — он вынул часы.
— У вас что, часовой ключик к ларцу подходил? — заинтересовался Василий Львович.
— Да, сделан, как и сами часы, по моему заказу.
Серьёзно подошёл к вопросу.
— Хоть что-то от вашего ларца осталось? — спросил Александр. — Замок-то, наверное, не сгорел.
Якушкин снова зарылся в обломки. За ними наблюдали с растущим любопытством.
— Это он! — Якушкин предъявил извлечённый из золы предмет.
Досадуя, что нельзя взять увеличительное стекло (слишком много вопросов вызовет) и рассмотреть находку подробно, Француз принял из рук Якушкина замок и повертел в руках.
— Позвольте поинтересоваться, насколько ценны были ваши письма?
— Чрезвычайно, — печально сказал Якушкин.
— Я не вправе знать их содержания, — сказал Александр, — но скажите: могло ли кому-то в мире вообще быть выгодно их выкрасть или уничтожить?
— Браво, — негромко зааплодировал Орлов. — Пушкин, вы — светлая голова.
Пушкин потер щеку под бакенбардами — начал зудеть шрам, видимо, на почве стресса после вторично пережитого пожара.
— Иван Дмитриевич, и вы, Охотников, подойдите-ка, — попросил Орлов. — Господа, вы не будете возражать, если мы втроем обсудим исключительно приватное дело?