Странные сближения
Шрифт:
— Саша, вы первый начали задавать вопросы. Вы думаете об этом сейчас, когда ходите по коридору туда-сюда. Я же вижу, что вы не думаете праздно, вас занимает это. Вы хотите не развлечься, а найти виновного.
Вот и вся легенда, вот и весь Француз, — подумал Пушкин. Женщина разгадала, хоть и невероятно проницательная, но женщина. А если в доме укрывается поджигатель, то он-то уж точно давно заметил внимание Александра и затаился. Стыдно…
…А черты лица её были просты, но полны той искренности, какая не требует ничего, кроме простоты; а глаза, напротив, были серьёзны
— Вы сказали, Мари что-то знает?
Катерина кивнула:
— Спросите это у неё, прошу вас. Я не видела того, что видела она, и не стану обсуждать подобное. Спросите, вам это не будет трудно, к тому же вы, кажется, в Машеньку влюблены.
— Я? Нет, Катерина Николаевна, вы ошиблись.
Глаза чуть затуманились — Катерина оценивала услышанное.
— Значит, были влюблены, и теперь ещё не до конца излечились от этого.
— Вы полагаете?
— Ну Саша, — Раевская почти обиделась. — Вы же не считаете меня слепой. Я видела, как вы смотрите на мою сестру. Александра это, кстати, выводило из себя. Или я всё-таки ошиблась, и мои выводы неверны?
Пушкин разрывался между восхищением и желанием перекрестить лицо Катерины Николаевны, плеснуть на неё святою водой и крикнуть: «Изыди, Нессельроде, мать твою! Что ты делаешь в этом прекрасном девичьем теле?» Выбрал первое.
А Катерина знала, что её прямота и ум могут отпугнуть мужчин, а ещё знала, что она красива, и была бы чуть глупее — цены бы не было такой невесте. С горьким интересом она ждала, как будет реагировать на неё Александр, когда они сблизятся. Реакция Пушкина была скорее лестной — он скоро оставил комплименты и разговаривал с Катериной на равных, как с мужчиной.
Мария не знала, как держаться с бывшим любовником. Выбрала ровный дружеский тон.
— И где ты только скрывал такие таланты? Ты всерьёз увлёкся ролью сыщика? Что же раньше не сказал.
— Раньше всё в порядке было.
(Неужели это была она? Неужели это и сейчас могла быть она — та, без которой жизнь лишена света? Та, о которой только стихами? Прошло всего-то два месяца — где она, та Мария? Думает ли она о том же сейчас?)
— Я прошу тебя поклясться, что моё имя никогда не прозвучит в связи с этой историей.
— Клянусь, — сказал Александр. А что ему было делать? Не терять же единственного свидетеля, который мог хоть что-то рассказать. Заодно взял ответную клятву — что о его вопросах никому не будет известно.
И Мари рассказала:
Накануне вечером ей вздумалось пройтись по дому («Ты же знаешь, я люблю иногда погулять, думая о пустяках»), и, возвращаясь в свою комнату, она увидела Якушкина. Иван Дмитриевич выходил из комнаты Аглаи и торопился к себе. Он тревожно огляделся, но Марию, отошедшую за дверь, прочь от чужой сцены, не увидел. Александр Львович сидел в это время в курительной комнате с братьями. («D'ailleurs, ты ужасно много куришь, весь пропах табаком, а в биллиардную я и заглянуть боюсь…»)
— Это может быть очень важно, — Пушкин благодарно склонил голову. — Спасибо.
Захотелось вдруг поцеловать Марию. Всё бы стало,
— Надеюсь, я вам помогла, Alexander, — сказала она.
И как отрезало.
А.Р. сидел на бильярдном столе, нацелив в сердце поэта трость.
— Я вторгся в ваши владения, — он соскользнул со стола и тростью, как кием, ткнул в скомканные черновики Пушкина, разбросанные на зелённом сукне. — Вы всякое жильё превращаете в подобный тартар?
Пушкин осмотрел биллиардную и остался в целом доволен рабочей атмосферой. Он не любил заботиться о порядке и совершенно не умел ценить чистоту. Поддерживать в состоянии ухоженной клумбы требовалось тело — ногти, волосы, кожу, мышцы. Что до рабочего места — оно не должно мешать внутренней, настоящей работе, — решил Александр.
— Вы ведь тоже не верите, что эти письма могут быть о чём-то ином, кроме политики? — спросил Раевский.
— Разумеется, — Пушкин забрался на освободившийся стол. — Хотя один интересный нюанс есть. Вы знаете о связи Якушкина с Аглаей?
Раевский со скучающим видом прикрыл глаза:
— Знаю.
— Откуда?!
— Это я подсунул Якушкину нашу горячую француженку. Вы, кстати, тоже побывали в её постели?
Пушкин поперхнулся.
— Это что же, она…
— Единственный отверженный ею в этом доме, по-моему, мой младший брат. И то лишь потому, что он не понял в своё время её намёков.
— Но после приезда Якушкина прошла без одного дня неделя.
— Он хорош собою, и Аглая ему понравилась. К чему промедление?
Действительно, ни к чему. Когда в доме есть женщина, имеющая доступ ко всем мужчинам поблизости, секретность будет блюсти каждый из них.
— Parbleue… Раевский, вы сами понимаете, что натворили?
Раевский снял очки и прищурился.
— Это же так ясно! — Пушкин вскочил во весь рост на биллиардном столе и замахал руками. — Представьте себя на месте Аглаи! Первое. К вам приходит Якушкин, вы о чём-то беседуете, если вообще есть время на беседы. Второе. Вы воруете у него ключ и проникаете к нему в комнату, и открываете ларец! Третье. И сжигаете всё к чертям! Потому что вы — единственная во всём доме! — вхожи ко всем мужчинам. А некто Александр Раевский сам рассказал вам о приезде Якушкина! Браво! Браво! Вы восхитительны!
— Да слезьте вы оттуда, наконец! — Раевский ударил тростью об пол; зазвенел стоящий на краю стола недопитый бокал.
Пушкин ещё раз картинно воздел руки к потолку, по-собачьи встряхнулся и, мгновенно успокоившись, спустился.
Припадки тезисной дедукции раздражали Раевского, но приходилось терпеть ввиду несомненной пользы подобных коротких лекций.
— Вы мыслите разумно, но упускаете факты, — стараясь говорить мягко, заметил Раевский. — Ключ Аглая, конечно, могла украсть, но эту пропажу заметил бы Якушкин. А я сам спрашивал у него, и он показал мне настоящий ключ от комнаты.