Странные занятия
Шрифт:
— Нет, приятель, ты не прав. Это просто — худший исход, но ведь все спондуликсы к тебе никогда не вернутся. Большинство будут просто ходить в обращении вечно. Положись на мое слово, уж я-то знаю. Это деньги из воздуха, Рори. Как если бы у тебя во дворе росло денежное дерево. Нужно просто преодолеть свой страх и плыть по течению.
Хонимену так хотелось верить! Тогда все стало бы намного проще.
— Ты правда так думаешь?
— Молекулка! Я знаю наверняка!
Тут Нетсуки закончила свою бумажную птичку. Раскрыв ладони, она подбросила ее вверх, как фокусник,
Нетсуки молчала. Мужчины поглядели на нее, снова друг на друга.
— Хотелось бы мне знать, как она это делает, — сказал Эрлкониг.
— И мне тоже, — согласился Хонимен, а потом: — Гори оно все синим пламенем, вот ваш спондуликс.
Вытащив еще одну волшебную салфетку, он выписал спондуликс самого крупного до сих пор достоинства: пятьсот сандвичей.
— Спасибо, молекулка, — сказал Эрлкониг, убирая чек в карман рубашки. Они с Нетсуки повернулись уходить.
— Эй, а где вечеринка?
— Ах да, мы собираемся в парке Стивенсоновского. Через неделю. До скорого.
И на том они ушли, оставив Хонимена недоуменно качать головой по поводу храбрости их затеи. Стивенсоновский технологический институт стоял на эффектной скале над рекой, оттуда открывался роскошный вид на ночной Манхэттен. Та еще будет гулянка.
И когда прибыл разносчик из пекарни, Хонимен уже без задних мыслей уговорил его взять в качестве платы спондуликс.
4
Над Синатрой
Игрушечная летающая тарелка пролетела так низко над головой Хонимена, что едва не сбила с него бейсболку. Из сгустившихся теней под большим вязом слева раздался голос Кожи:
— Прости, Рори!
Справа эхом добавила Клепки:
— Да, прости Хонимен.
— Все в порядке, девочки, — ответил Хонимен и тут же пригнулся и короткими перебежками бросился прочь, чтобы улизнуть от неизбежного залпа галькой и словесных поношений, которые действительно вскоре последовали.
— Скотина!
— Не смей нас так называть!
Укрывшись в дверном проеме, Хонимен выпрямился и задумчиво запустил пальцы в ржавую бороду. Ну и зачем он разозлил Кожу-с-Клепками? Обычно он изо всех сил старался быть с ними подобрее, поскольку не питал решительно никаких предубеждений против любой сексуальной ориентации. А вот теперь намеренно — ну, почти намеренно — начал вечер с того, что кого-то оскорбил. Наверное, рассудил он, причиной тому его собственное расстройство — оно ведь причина злобы у большинства людей.
За последнюю неделю Хонимен творил и тратил спондуликсы с невоздержанностью, граничащей с опьянением. Наплевательское отношение Эрлконига заразило его (и Хонимен позволил себя заразить), и он слепо нырнул в омут затянутого ряской прудика монетарной безответственности. В результате все его долги были погашены. Местные поставщики поначалу сомневались и осторожничали, но под конец согласились принять его новый метод платежа — за неимением лучшего. Сэкономив на сем валюту США,
И спондуликсов, как предвещал Эрлкониг, к нему возвращалось гораздо меньше, чем выходило из его рук, а это давало определенный приток денег. Хонимен понятия не имел, куда девались недостающие спондуликсы. Возможно, забытые в карманах джинсов, они попадали в стиральную машину и, прокрутившись там два-три раза, превращались в волокнистые комья. Он всем сердцем на это надеялся.
С исчезновением финансовых обязательств у Хонимена должно было полегчать на душе. Ему бы сейчас чувствовать себя королем горы. А он все больше погружался в уныние.
Несмотря на свой поступок во время Олимпиады два десятилетия назад, Хонимен никогда не считал себя бунтарем. Ему всегда хотелось малого: обрести свою скромную нишу, умеренный доход, пару-тройку простых радостей. Верно, когда-то он мечтал показывать свое умение нырять (будьте соло или верхом) под радостные овации публики, но даже эти его скромные амбиции судьба пресекла — дважды. Теперь он хотел лишь спокойного, созерцательного существования.
А вместо этого он, оказывается, нарушает Конституцию, Биль о правах и бог знает что еще, создав и пустив в обращение поддельную валюту, которая стала непрямым конкурентом всемогущему американскому доллару. Он затруднился бы назвать свое преступление (знал только, что это не изготовление фальшивых денег), но был уверен, что это преступление, да к тому же самое гнусное. Можно плюнуть в лицо олимпийской сборной США и не ожидать в наказание ничего страшнее воинской повестки. Но красть, по сути, деньги из казначейства США, чтобы утвердить себя — наравне с правительством — каким-то там сувереном? Хонимен и представить себе не мог, какое наказание сочтет достаточно драконовским разъяренная бюрократия.
Глядя вдаль на зеленеющий, порезанный дорожками парк, который сейчас заполонили, предвкушая дебош Беззаконной вечеринки, люди, Хонимен глубоко вздохнул. Мимо, держась за руки, прошла парочка. Хонимен был слишком уязвлен и расстроен, чтобы даже вздохнуть.
Как насчет того, чтобы разделить с кем-нибудь простое существование, о котором ему так мечтается? Разве он слишком многого просит? Он-то думал, что Нетсуки — та самая. Считал, что она чувствует, как он. А она бросила его ради Эрлконига. Может, разница в возрасте была слишком велика? А теперь придется встречаться с ней сегодня вечером, смотреть, как она зачарованно виснет на Эрлкониге…
Нельзя поддаваться горечи. Возьми себя в руки, Хонимен! Смотри на светлую сторону жизни: холостой, сравнительно привлекательный, моложе сорока, проживаешь в городе, где подобные особи пользуются большим спросом… Мир женщин у твоих ног. (Но что, в сущности, значит это клише? У этого мира есть шипы, о которые можно руки в кровь расцарапать.) Пока в его дверь не колотят копы, он постарается сохранять свой обычный оптимизм.
Хонимен вышел из тенистого дверного проема, твердо решив сегодня от души повеселиться.