Странный человек Валька Сорокин
Шрифт:
Теперь будет мачеха.
Красивая мачеха…
«Женщина со скрипом». Так уличный сапожник называет красивых женщин. И при этом языком прищелкивает и молотком крепче стучит. Будьте Здоровы! — так сапожника зовут и ходят к нему за набойками. И Валька ходил. А теперь будет ходить мачеха. И в школу она будет приходить, и все будут кричать: «Мачеха! Мачеха пришла!» А может, она еще ничего. Может, хорошая.
Валька думал обо всем сразу. На него навалилось какое-то отупение, он словно провалился в яму, в которой тепло и темно и, если не шевелиться, удобно.
— Пап! Скажи, пап! Разве это обязательно?
Отец оглянулся, не видит ли Зоя Михайловна:
— Чудак-человек! Тебе же лучше будет! — И, громыхая пустым ведром, побежал за водой.
Тогда Валька пошел к сараю и, ковыряя палочкой землю, сидел там, пока его не позвали к столу.
За ужином пили вино. Отец хотел капнуть в рюмку для Вальки.
— Ты что? — Зоя Михайловна остановила его руку. — Ребенку?! Вино?!. Я вижу, ты нисколько не разбираешься в педагогике. Мне самой придется заняться воспитанием.
Валька ковырял вилкой в ногтях. Зоя Михайловна отобрала вилку.
— Очевидно, это ее манеры, — сказала она отцу и снова повернулась к Вальке. — Ты хочешь, чтобы у тебя была мама?
— У меня есть! — хрипло сказал Валька.
Отец поперхнулся чаем. Зоя Михайловна рассмеялась:
— Глупый, глупый малыш! Теперь я буду тебе мамой. Мы с твоим папой поженились.
— Ну и пусть, — сказал Валька, — а мама у меня все равно есть. Она… она недавно приходила.
Отец скрипнул стулом.
— Что ты болтаешь, Валька!
— Понимаю! — мерзлым голосом проговорила Зоя Михайловна.
— Нет-нет, — заторопился отец, — ты не так подумала… Он вечно… он такой фантазер.
— Хорошо! — перебила Зоя Михайловна. — Пей чай, а я постараюсь подумать «так». — И она села ровно и прямо, не обращая больше внимания на Вальку. Лицо ее, чуть зарумянившееся, стало опять холодным, красивым и еще более чужим.
Наступило молчание. Отец выпил еще рюмку водки, подцепил огурец на вилку, уронил на скатерть и стал крошить его ножом. Валька вылез из-за стола и ушел на веранду. В столовой заговорили:
— Браво, Сережа! Оч-чень мило! А ведь ты говорил, что она ушла давно. А твой сын, оказывается, видится с ней.
Валька плотней прикрыл дверь и достал ящик с игрушками.
Значит, это не мама, а она приходила ночью. Значит, это ее гребенка, с зубчиками, как солнечные лучи. А Валька спрятал гребенку среди самых любимых игрушек. Она была, как ласка, как знак, что мама не забыла, помнит, любит его… У взрослых свои секреты. И у Вальки тогда тоже появился секрет. Он каждое утро пробирался в спальню отца. И мама не забывала его: она оставляла то брошку, то зеркальце, то губную помаду…
Оставаясь дома один, он перебирал, гладил их… И ждал, ждал… А пришла мачеха.
Валька сложил вещи в коробку из-под ботинок и понес их в гостиную.
Отец держал руку Зои Михайловны в своей и говорил что-то ласковое. Зоя Михайловна слушала с выражением снисходительной доброты,
— Вот… — Валька подошел к столу, поставил коробку и заплакал.
Бабка Варвара
Сегодня воскресенье.
На улице ни души: трава да солнце. Лишь курица одинокая под лопухами копается. Пошаркает ножкой, покидает землицы, на небо взглянет и другой ножкой зашаркает: шурх-шурх!..
Валька бросил в курицу камнем. Она отбежала, оглянулась и снова принялась яму копать. Обеими ногами, без передыху: шурх-шурх! шурх-шурх! Только голова над лопухами мотается. Валька подождал немного и опять камнем бросил. Курица отбежала еще дальше — и там земля полетела.
Скукота!
Валька сел к забору, прислонился к нему спиной. Доски горячие, жар от них колючий, сухой. Будто репейника за шиворот насыпали. Валька отодвинулся.
Домашняя библиотечка теперь на замке: не разбежишься почитать. Зоя Михайловна сама книги выдает, следит, чтобы Валька «нерекомендованные» не читал.
Купила вчера книжку, велела Вальке прочесть. Он полистал-полистал: лобуда, скулы сводит. Бросил.
— Ты что? — Лицо у Зои Михайловны, когда она воспитательную работу проводит, ровное, чистое: ни морщинки на нем, ни облачка. Как молоко, когда с него пенки снимут.
— Ты не хочешь читать?
— Книга дребузневая.
— Как ты сказал?
— Дребузневая.
Когда мачеха сердится, у нее одна бровь кверху ползет, а другая книзу.
— Читай!
— Не хочу!
— Сядь на диван и читай!
— Сяду, а читать не буду!
После этого Валька два часа в углу простоял: с портфелем в одной руке и с книгой — в другой. Потеха! Потом Зоя Михайловна книгу взяла и стала вслух читать. Она — на диване, Валька — в углу, а по комнате слова катаются. Отдельные слова интересные попадались, и Валька стал подбирать их и в пирамиду складывать. Сложит-сложит — и прочитает. Один раз получилось: «Владимир Мономах набрал два десятка яиц и закричал: «Голенькие!» Валька стоял в углу и потихоньку смеялся. Потеха. Вторая пирамида получилась еще интересней: «Прасковья померла и выпустила изо рта облако махорочного дыма». Валька фыркнул от удовольствия и попросил:
— Я сам хочу читать.
Зоя Михайловна погладила его по голове, сказала:
— Вот видишь! Я же знала, что тебе понравится, — и ушла на кухню.
А Валька взял книгу и стал переставлять в ней слова.
Сегодня отец с Зоей Михайловной в парк пошел. Река там. Мостки наплавные, лежаки на них, вышка. На берегу песок. Лежишь: животу щекотно, спине горячо. Песчинки одна к одной, пересыпай их из ладошки в ладошку. Отец, конечно, лимонаду принес, бутылки закопал возле самой воды; горлышки торчат, волна пробки лижет… А Валька купаться не пошел. Неохота ему с Зоей Михайловной купаться. «Больше трех минут в воде не будь». «Не плавай». Сиди, ее сарафан карауль.