Странный каприз
Шрифт:
Крейг поднялся и протянул Эмхерсту руку.
— Спасибо, что зашли, Джек, — поблагодарил он с сердечностью, не обманувшей даже мистера Эмхерста. — Что ж, на доме Говардов свет клином не сошелся. Поищу что-нибудь другое.
Оставшись один, он долго сидел неподвижно, постукивая карандашом по столу и уставившись невидящим взглядом на пресс-папье ручной работы в дальнем углу стола. Пресс-папье было настоящим произведением искусства, но Крейг об этом не задумывался. Он привык жить среди изящных и дорогих вещей. Но что может понимать в антиквариате эта чокнутая калифорнийка? Ей следовало бы продавать безликую мебель для офисов. Или костюмы
«А из нее вышла бы хорошая манекенщица», — подумал вдруг Крейг. Несколько лет назад он сопровождал престарелую тетушку на благотворительный показ мод, где великосветские дамы бродили по подиуму, неумело подражая рассчитанно-небрежным движениям профессиональных моделей. Но была среди них одна… Невысокая, весьма упитанная, со светлыми кудряшками, прилипшими ко лбу, — совсем не красавица. Но, едва она появлялась на подиуме, все взгляды устремлялись к ней — такое исходило от нее обаяние. Крейг был очень разочарован, узнав, что она замужем. Вот с такой женщиной он хотел бы встречаться.
И в Присцилле Ларсон было что-то похожее. Люди оборачивались на нее не только из-за экстравагантного наряда. Надень она даже самый строгий костюм, все равно бы выделялась среди тысячи лиц. В ком еще можно найти такую гремучую смесь энергии, самоуверенности и отваги? Сразу видно, что эта женщина — из тех, кто не трусит, не сомневается, не оглядывается на чужое мнение и всегда добивается своего. Так, как добилась дома Говардов.
Крейг никак не мог выбросить ее из головы. Сегодня в ресторане, когда она упрямо отвергала все его предложения, он вдруг ощутил толчок сумасшедшего желания. Может быть, поэтому у него и вырвались слова о разговоре наедине — хотя, Бог свидетель, он не имел в виду ничего дурного. Присцилла Ларсон поразила его воображение, словно райская птица с трепещущим радужным венцом на голове. Как мог он, девять лет проживший с холодной как лед светской женщиной, не увлечься этой искрометной особой! Естественно, он невольно задумался о том, как проявляется сумасбродство Присциллы в постели.
От бессвязных мыслей его отвлек зуммер интеркома. Секретарша сообщила, что на проводе Моника. Крейг не слишком хотел сейчас говорить с бывшей женой, но уклониться уже было нельзя.
— Здравствуй, Моника, — заговорил он спокойным, дружеским тоном, какого обычно придерживался в разговорах с ней. — Что случилось?
— О, Крейг, как хорошо, что я тебя застала. Я боялась, что ты уехал на весь день. Крейг, ты не сделаешь мне одолжение?
Ну разумеется! Был ли случай, чтобы Моника позвонила ему просто так?
— М-м?
— Сегодня мне позвонила няня и сказала, что заболела, — расстроенно сообщила Моника. По ее тону можно было предположить, что произошло нечто ужасное. — У меня на сегодня назначена важная встреча, а искать другую няню уже поздно. Может быть, ты присмотришь за Майклом? Хочешь — приезжай ко мне, хочешь — забери его к себе. Только тогда возьми его вещи, чтобы он завтра прямо от тебя пошел в школу.
Для Моники любая вечеринка — очень важное событие, — это Крейг усвоил за годы совместной жизни… Стоп, стоп, он опять начинает винить во всем ее. Старая привычка. Это несправедливо: Моника виновата во всем не больше, чем он. Оба они ошиблись, оба приняли скороспелую влюбленность за любовь и тем обрекли себя на долгое и мучительное прощание
— Конечно, заберу, — отозвался он. — Заеду к вам по пути домой. По дороге мы с ним поужинаем вместе.
— Ты вечно его куда-то возишь…
— Лучше поужинать в ресторане, чем травить ребенка моей стряпней. К тому же, помнится, в холодильнике у меня хоть шаром покати.
— Ты говоришь, словно работающая мать.
«Много ты знаешь о работающих матерях…» — начал мысленно Крейг, но тут же оборвал себя. Хватит! Им больше нечего делить.
— Я буду у вас где-то через полчаса. Собери его вещи, ладно?
— Хорошо. Спасибо, Крейг. На выходные он останется с тобой?
— Конечно. Я знаю, чем его занять…
— Но учти, в воскресенье утром я его заберу. Я обещала съездить с ним к родителям.
«Как мило, — саркастически подумал Крейг. — И уже не в первый раз». Почему Моника старается разлучить его с сыном? Мстит? Или это просто невнимательность, нечуткость? Может быть, и он, не сознавая этого, делает то же самое?
— Хорошо, — со вздохом ответил он. — Скоро увидимся.
После развода Моника осталась в уэстонском доме — свадебном подарке ее родителей. Дом был ультрасовременным — весь из стекла и бетона. Крейг ни за что бы не согласился жить в таком месте, но Моника чувствовала себя в нем как рыба в воде. Не реже двух раз в неделю она устраивала приемы, а в остальные вечера приглашала подруг и соседей на чай или на партию в бридж.
Однажды, устав от присутствия посторонних, Крейг спросил напрямую, зачем Моника превращает дом в постоялый двор. Она ответила, что только на людях чувствует себя по-настоящему живой. И впервые Крейг понял, что это так и есть. При гостях Моника оживлялась, наедине с мужем потухала, становилась вялой и безразличной ко всему на свете, уныло бродила по дому, словно неприкаянное привидение, не в силах ни читать, ни даже смотреть телевизор. Тогда-то его угасающая любовь сменилась недоумением и жалостью. Затем на смену жалости пришло раздражение — и все пошло прахом.
Сгустились сумерки. Дом сиял приветливыми огнями, и на крыльце Крейг издали разглядел худенькую фигурку Майкла. Но, подъехав ближе, он услышал резкий голос Моники:
— Ради Бога, Майкл, закрой наконец дверь! Ты выстудишь весь дом!
— Папа приехал, — не оборачиваясь, тихо ответил мальчик.
Крейг вышел из машины и медленно поднялся по ступенькам. Как всегда, она чем-то недовольна, думал он. И никто не виноват, и ничего не изменишь. Он потрепал сына по плечу и вошел вместе с ним в дом, тщательно прикрыв дверь. По лестнице зацокали каблучки Моники, и Крейгу сразу вспомнилась Присцилла Ларсон. Впрочем, элегантное черное платье для коктейля, в котором появилась Моника, ничем не напоминало шмелиный наряд Присциллы. «Интересно, с кем она идет?» — подумал Крейг и тут же отбросил эту мысль — вокруг Моники всегда вьется достаточно поклонников.
От нее пахло незнакомыми духами, и глаза показались ему какими-то странными. «Может быть, изменила макияж?» — подумал Крейг, но тут же понял, что дело не в косметике, а в выражении. Такие глаза у Моники он видел много лет назад, когда ухаживал за ней. Тогда по их счастливому блеску он догадался, что Моника его любит… Что-то кольнуло в сердце, но Крейг подавил неуместную боль. Моника влюблена и счастлива. Что ж, дай ей Бог! А его это больше не касается.
— Ты чудесно выглядишь, — сказал он.