Странствие Бальдасара
Шрифт:
— Для меня конец света настанет, если я утону в море, — дерзко сказал он.
И опять я спрашиваю себя: что это — мудрость или слепота?
В Лиссабоне, 3 июня.
Сегодня в полдень, после восьми дней плавания, «Sanctus Dionisius» бросил якорь на рейде Лиссабона. И едва прибыв в этот город, я был принужден бороться с неприятностями, которые чуть было не превратились в катастрофу. Я не совершил никакой ошибки, я ни в чем не виноват, я лишь не знал того, что уже было известно всем остальным; но нет худшей вины, чем невежество…
Незадолго до того, как мы должны были спуститься на берег и я уже готовился сразу же отправиться прямо к господину Кристофоро Габбиано, которому должен был отдать письмо по поручению Грегорио, Эсфахани прислал
Ступив на землю, мы все — принц, его «хищники» и я — тут же направились к большой церкви, стоявшей возле порта. Перед ее дверьми я наткнулся на юного семинариста, которого и спросил, не знаком ли он, случаем, с отцом Виэйрой и не может ли он указать нам его жилище. Его взгляд слегка омрачился, но молодой человек предложил мне последовать за ним в обитель. Что я и сделал, тогда как принц со своими людьми остался снаружи.
Как только мы оказались в доме, семинарист пригласил меня сесть и сказал, что сходит за кем-нибудь, кто выше его по положению и кто, вероятно, сможет дать мне нужные сведения. Он отлучился на несколько минут, а потом вернулся, говоря, что «викарий» сейчас придет. Я долго ждал, потом начал проявлять нетерпение, тем более что принц все еще стоял на улице. В какую-то минуту, не выдержав ожидания, я встал и открыл дверь, через которую вышел тот юноша. Он стоял там, подглядывая за мной через щелку, и, завидев меня, подскочил как ужаленный.
— Быть может, я пришел не вовремя, — вежливо сказал я ему. — Если хотите, я вернусь завтра. Наш корабль только что прибыл, и мы останемся в Лиссабоне до воскресенья.
— Вы друзья отца Виэйры?
— Нет, мы с ним пока не знакомы, но слышали о его работах.
— Вы их читали?
— Нет, увы, еще не читали.
— Знаете ли вы, где он сейчас находится?
Он начал меня раздражать, я даже подумал, что, наверное, наткнулся на слабоумного.
— Если бы я знал, где сейчас отец Виэйра, я не пришел бы к вам с этим вопросом!
— Он — в тюрьме, по приказу Священной Канцелярии!
И мой собеседник начал объяснять, почему иезуита арестовали по приказу Инквизиции, но я отговорился спешкой, чтобы покинуть это здание как можно быстрее, и попросил Эсфахани и его людей ускорить шаг и не оглядываться. Не могу выразить, насколько я был испуган. Я, разумеется, убежден, что меня не в чем упрекнуть, но у меня нет ни малейшего желания в первый же день приезда в этот город предстать перед каким-нибудь викарием, епископом, судьей или другим представителем власти, а особенно перед Священной Канцелярией!
Вернувшись на борт, я рассказал
— Надо было сказать мне, что ты собираешься встретиться с этим священником, я бы предостерег тебя. Если бы ты был со мной так же откровенен, как я с тобой, ты избежал бы этой неприятности! — пожурил он меня.
Возможно. Но, вероятно, навлек бы на себя тысячу других.
Впрочем, стоит поговорить и о приятных сторонах этой поездки. Я разузнал сегодня о самой лучшей кухне в Лиссабоне, чтобы иметь возможность завтра вечером угостить своих друзей, ведь мне не удалось этого сделать, пока мы стояли в Танжере. Мне рассказали об очень известной таверне, где готовят рыбу с вкуснейшими приправами со всех концов света. Я обещал себе не устраивать больше встреч перса с венецианцем, но принц уже осознал разницу между мной и Джироламо, и теперь я должен заставить замолчать свою осторожность и деликатность. Не так уж много на этом судне тех, кто может поддержать благородную беседу!
На море, 4 июня 1666 года.
Ранним утром я пошел к господину Габбиано, и эта встреча, которая должна была бы закончиться короткой, вежливой и, в общем, совершенно заурядной беседой, изменила весь ход моего путешествия, так же, как и планы моих попутчиков.
Адрес я узнал без труда, поскольку его контора расположена по соседству с портом. Его отец — миланец, а мать — португалка, и вот уже тридцать лет, как он живет в Лиссабоне, представляя интересы многочисленных негоциантов со всего мира, а сверх того, занимаясь и собственными делами. Когда Грегорио говорил о нем, мне показалось, что речь идет о служащем у него агенте, почти приказчике; но я, наверное, не так истолковал его слова. Во всяком случае, этот человек похож на процветающего судовладельца, и его конторские помещения занимают целое пятиэтажное здание, в котором постоянно работают около шестидесяти человек. Несмотря на ранний час, жара уже была удушающей, и Габбиано приказал стоявшей за ним мулатке овевать себя опахалом; а так как ему этого было, очевидно, недостаточно, он, читая бумаги, время от времени обмахивался ими, чтобы освежиться и смахнуть пот с ресниц.
Хотя его осаждали одновременно пять посетителей, которые все разом говорили что-то свое, но как только ему назвали наши имена, мое и Манджиавакка, он поспешил немедленно распечатать письмо и молча проглядел его, нахмурив брови; потом тотчас же подозвал секретаря и шепнул ему на ухо несколько слов, извинившись передо мной за то, что сейчас он ненадолго займется другими. Служащий отлучился на несколько минут, а затем вернулся, захватив с собой значительную сумму — более двух тысяч флоринов.
Так как я выказал явное удивление, Габбиано протянул мне письмо, которое я получил уже запечатанным. Помимо обычных изъявлений вежливости, Грегорио всего лишь просил вручить мне в собственные руки указанную сумму, которую я должен буду отвезти ему в Геную.
Чего же пытался добиться мой так называемый тесть? Принудить меня заехать к нему на обратном пути из Лондона? Вероятно. Подобные расчеты очень на него похожи!
Я попробовал объяснить Габбиано, что не могу взять с собой такую большую сумму, тем более что у меня нет никакого желания заезжать в Геную. Но он не хотел ничего слышать. Он действительно должен Грегорио эти деньги, а поскольку тот их требует, не может быть и речи, чтобы он их ему не послал. Потом он дал мне понять, что я свободен в выборе: вернуться ли мне через Геную или доставить эти деньги адресату как-то иначе.
— Но у меня нет на этом корабле надежного места…
Оставаясь все таким же любезным, он послал мне слегка раздраженный взгляд, улыбнувшись и указав рукой на всех этих людей, которые столпились вокруг него и уже начинали проявлять нетерпение. Яснее ясного, не мог же он вдобавок к собственным делам возиться еще и с моими!
Я положил тяжелый кошель в свой полотняный мешочек. Потом поднялся, покорившись судьбе, и озабоченно бросил, будто говоря сам с собой:
— Подумать только, я повезу такую сумму до самого Лондона!