Странствия Лагардера

Феваль Поль Анри

VII. КРАСНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Сьерра-де-Теруэль соединяется с хребтом Сьерра-Пенаго-лоза под тупым углом. Утес, находящийся в вершине этого уг­ла, круто обрывается вниз, в долину. Неподалеку от этого места и вздымается Пенья дель Сид.

Конечно, Монтальбан, который виднеется за ней, выше и внушительнее, но таких гор немало. Скала же Пенья дель Сид необычна в своей дикости; она стоит, словно передовой страж, занявший свой пост по приказу самой природы, что­бы наблюдать за Арагоном и охранять Валенсию

от опасно­стей с севера.

С незапамятных пор, как гнездо коршуна, лепился там к скалам замок: самые старые камни лежат в его стенах еще с римских времен. Сарацинская башня, что возвышалась над ним до начала прошлого столетия, была возведена по веле­нию мавританского владетеля Сарагосы мавра Абу-Джафар-Ахмеда. Кровь лилась по ее стенам потоками – нет в башне ни одной глыбы, на которую она не брызнула хотя бы раз. В главном дворе замка еще и теперь показывают отвер­стие цистерны, куда в 1450 году вперемешку бросали живых и убитых – женщин, детей, воинов, самого хозяина замка…

Никто с тех пор не смел поднять плиту, закрывающую эту груду костей.

Множество легенд окутывало этот оплот мавров – и по­куда стояла проклятая башня, каждый христианин, завидев ее силуэт, трижды осенял себя крестным знамением. Назло векам и людям долго высилась она посреди католической страны как символ мощи ислама.

Ко времени действия нашего повествования часть укрепле­ний и зданий уже обрушилась; их обломки лежали в долине. Незыблемой оставалась лишь башня – и те покои, что примыкали к ее гранитным стенам. В башне же было немало простор­ных комнат. И они не пустовали.

Да, уже два года там жил неизвестный старец – человече­ская руина в руинах времени…

Никто не помешал ему поселиться здесь – ведь никто не стремился предъявить своих прав на это мрачное жилище. Но говорили, будто он продал душу дьяволу и когда-нибудь сгинет в серном пламени вместе с замком…

Никто не знал, откуда он; у него не было ни родных, ни друзей; он никогда ни с кем не разговаривал и никому не на­звал даже своего имени. Все его сторонились и никому не было до него никакого дела.

Иногда его худую фигуру замечали на стене замка, иногда видели, как он поднимается на вершину башни и часами сидит, глядя на звезды. Все думали, что в это время он занимается ворожбой, – и старались не попадаться ему на глаза.

Никто не знал, как и на что он живет; никто никогда не видел, чтобы кто-то приходил к нему в развалины. Лишь иног­да, редкими лунными вечерами рядом с ним появлялась девуш­ка-цыганка, но никто не имел представления, как она туда пробирается и куда потом исчезает.

Старик и девушка размахивали руками, указывали на со­звездия, поворачивались то на запад, то на восток…

Все добрые женщины были убеждены, что цыганка кол­дунья. Не дай Бог повстречаться с ней!

Разные слухи ходили про старика с девочкой: говорили о тайных оргиях, о яде, о немыслимых чародействах.

Кто бы ни умер в округе – хоть курица, хоть коза, – всегда обвиняли отшельника с Пенья дель Сид.

Долго так продолжаться не могло. Однажды женщины за­ставили своих мужей отправиться к башне и выгнать старого орла из горного гнезда.

Увидев толпу, старик ничуть не испугался. Долго крестьяне колотили в трухлявую дверь рукоятками кинжалов, кулаками и ногами. Наконец перед ними предстал безоружный седовласый старец горделивой и благородной наружности.

Он указал рукой на их деревни и сказал:

– Разойдитесь по домам и не беспокойте человека, живу­щего славой своих прошлых дел и тоской по разбитой жизни. Уходите отсюда!

Чтобы подать пример, он сам повернулся к ним спиной и, не закрывая двери, спокойно поднялся к себе. Никто из охот­ников, вознамерившихся было поймать старого орла, не посмел переступить порога. Смущенные, даже пристыженные верну­лись они домой. Любопытные женщины забросали их вопроса­ми. Старший из мужчин ответил за всех:

– Оставьте этого человека в покое. Забудем о нем.

Старец из развалин, против которого замышлялась эта ма­ленькая неудачная экспедиция, был испанским грандом и звался доном Педро Гомес-и-Карвахал де Валедира. По женской линии он происходил от Ибн-Ахмара – Красного человека, ко­торый был халифом в Андалусии около 1240 года.

Где только не воевал дон Педро! На его теле было больше шрамов, чем он прожил лет.

Шпага его была одной из самых грозных в Испании; не менее острым был и его язык. Однажды за неосторожное слово Альберони изгнал из Мадрида этого человека, никогда не гнув­шего спины перед сильными мира сего. Министр конфисковал его земли, лишил всего имущества, попытался даже опорочить его имя и поставить под сомнение его славу.

Но дон Педро сохранил уважение равных себе – и с вы­соко поднятой головой удалился в изгнание, обосновавшись на единственном клочке земли, который у него позабыли отнять, – в развалинах Пенья дель Сид.

Девушка, навещавшая его, была его дочерью, плодом любви к одной цыганке из Шотландии. Малышка долго странствовала вместе с матерью, пока та не уснула вечным сном в гроте близ кратера горы Баладрон. В наследство дочери она оставила свою красоту, свое золотое колечко и свою тайну – имя отца де­вушки.

Эта девушка была Марикитой. Той самой Марикитой, что держала факел в ущелье Панкорбо; той, что потом всю неделю провела вместе с Лагардером; той, которую Шаверни повстре­чал по дороге из Сеговии.

Пока ее отец был богат и почти всесилен, она не спешила встретиться с ним – ей было довольно восторгаться им изда­ли. Но, узнав, что он впал в немилость и живет в нищете, она разыскала его и, показав материнское колечко, открыла свою тайну.

Оба не колебались ни минуты: отец раскрыл объятия, дочь прижалась к его груди.