Странствия Шута

Хобб Робин

— Вперед! — сказал я Флитер и почувствовал ее радостное согласие. Она рванула вперед, и мир понесся мимо нас.

Вскоре я услышал позади топот копыт. Оглянувшись, я увидел, что Персиверанс подгоняет свою лошадь и уже почти нагнал нас. Лант следовал за ним, в одной руке поводья, другая зажимает плечо, лицо его было мрачным. Я решил, что ничего не могу с этим поделать, и мы поскакали дальше.

Мое тело подстроилось под ритм движения Флитер, и мы слились в одно целое. Она была великолепной лошадью, и я не смог сдержать свое восхищение.

Мы подходим друг другу, мы двое, — сказала она, и я не стал отрицать этого. Я чувствовал,

как она радовалась нашему безудержному бегу, растягиваясь в широких прыжках впереди Риддла и его коня. Я перенесся мыслями на несколько лет назад, к другим скачкам по пересеченной местности. Я был почти мальчиком и следовал за Чейдом, когда мы прорывались через лес и холмы к Кузнице и моему первому столкновению с перекованными. Отгородившись от этих воспоминаний, я вернулся к настоящему дню, кобыле и ветру, бьющему в лицо, и позволил ей просто бежать вперед. Мы просто мчались, мы двое, думая лишь о том, как хорошо нам двигаться вместе. Я позволил ей выбрать удобный для нее темп. Мы замедлялись, когда ей требовалось перевести дух, а затем бежали снова. Мы испугали лису с висящим в зубах кроликом, у подножия небольшого холма мы прыгнули в ручей вместо того, чтобы перейти его вброд.

Я — Флитер! — радовалась она, и я радовался вместе с ней.

Ранний зимний вечер окрасил снежные тени бледно-голубым. Мы столкнулись с фургоном, который тянула группа черных лошадей, ведомых мальчиком едва старше Персиверанса. Фургон был нагружен дровами, и мы уступили им дорогу. Флитер потопталась на снегу, оставляя след поглубже, чтобы по нему легче было проехать Риддлу.

Мне не нужно было подгонять ее. Она знала, что я хочу ехать быстрее, и она давала мне это. Вскоре мы оставили позади Ланта, а потом и Персиверанса. Риддл держался за нами, лишь немного отставая. Когда я оглянулся, то увидел его лицо, красное и неподвижное от холода, и темные, полные решимости, глаза. Он скупо кивнул мне, чтобы мы скакали дальше. Свет медленно покидал день, краски вокруг нас выцветали. Холод усилился, проснулся ветер. Почему, задался я вопросом, я всегда еду навстречу ветру? Кожа на лице стала жесткой, губы потрескались, кончики пальцев онемели от холода, и, казалось, не принадлежали мне.

Но мы продвигались вперед. Темп Флитер замедлился, поскольку мы скакали через холмы. Небо было пасмурным, и я полагался больше на зрение Флитер, чем на свое собственное. След фургона стал почти неразличимым. Мы въехали в лес, и силуэты деревьев сделали ночь еще темнее. Тропа стала совсем неровной. Я вдруг почувствовал себя старым, замерзшим и глупым. Рискну ли я ради спасения Пчелки использовать семена карриса, чтобы мчаться галопом всю ночь? Я видел не дальше своей руки, спина болела от холода и напряжения. Мы проехали участок лесоруба. След, по которому мы продвигались, превратился в легкую впадину на снегу.

Вскоре мы оставили позади заросший лесом холм и снова оказались на ветру. Холод сковал меня, но зато ветер немного развеял облака. Звездный свет струился вниз, освещая незащищенное от ветра, покрытое снегом летнее пастбище. Флитер замедлила бег, теперь мы ехали по нетронутому снегу. Она опустила голову и упрямо шла вперед.

Я почувствовал запах конюшни — нет, это Флитер почувствовала запах конюшни или какого-то другого убежища для животных и поделилась со мной этими ощущениями. Это отличалось от того, как Ночной Волк передавал мне информацию. Для волка это всегда были охота, убийство и еда. Лошадь же чувствовала что-то знакомое, что-то, что могло послужить жилищем или отдыхом. Да, отдыхом. Она устала. И холод. Теперь пришло время спрятаться от ветра и найти воду. Перед нами на покрытом белым снегом склоне стояло плотное строение: добротное убежище из бревен с покатой крышей. Возле него я увидел засыпанный снегом

стог сена. Пристроенный к дому загон для скота был размером со скромную хижину.

Флитер остановилась посреди двора, осматриваясь и принюхиваясь. Овцы, старый навоз. Я спрыгнул с лошади и первым делом пошел к загону, чувствуя, как мои задеревеневшие мускулы наконец-то пришли в движение, и ощущая тепло, пытавшееся просочиться обратно в ноги. Бедро болело, спина ныла. И я считал, что могу проехать всю ночь и способен сделать свою тайную работу, не говоря уже о возможном сражении?

Идиот.

Я нашел ворота загона, отодвинул брусок, потянул и с трудом открыл створки, борясь со засыпавшим их снегом. Когда проход стал достаточно широким для лошади, я завел ее туда. Флитер ждала, пока я разрывал снег, чтобы добыть охапку сена. Я отнес сено в загон и сделал еще три вылазки, чтобы наполнить кормушку. От чалой исходила ощутимая благодарность. Я достал мешок зерна, болтавшийся на моей седельной сумке.

Вода?

Посмотрю, что можно сделать.

Я оставил ее в загоне и пошел осмотреться. Нужно было еще расседлать Флитер, я похлопал руками по бедрам, пытаясь вернуть тепло в окоченевшие пальцы. Облака разошлись, и бледный лунный свет освещал ночь вокруг меня. Здесь был небольшой колодец, а при нем ведро и лебедка. Я услышал, как ломается тонкий лед в колодце, когда ведро опустилось вниз. Приехал Риддл, я достал ведро с водой и поднял руку в знак приветствия. Он соскочил со своего мерина и отвел его в загон. Я отнес Флитер воды, подержал ведро, пока она пила, потом напоил и коня Риддла.

— Я разведу в доме огонь, — предложил Риддл

— Иди, я позабочусь о лошадях.

Мои замерзшие пальцы боролись с не менее замерзшими ремнями и застежками. Лошади подвинулись ближе друг к другу, делясь теплом. Когда нормальные условия для ночлега лошадей были созданы, сквозь дверь хижины уже пробивался тусклый свет. Я достал еще одно ведро воды, набросил седла на плечо и пошел к дому. Внутри он было скромным, но вполне уютным убежищем для ночевки, с дощатым полом и каменным камином в стене. Риддл уже развел огонь. Обстановка была простой: стол и два стула. Приколоченный настил в одном конце хижины был предназначен для сна. На полке мы нашли два горшка для готовки на огне, свечи, две глиняные кружки и две миски. Пастухи оставили запас дров в поленнице у хижины. Пока Риддл нагревал воду в одном из горшков, я сходил к стогу сена и принес большую охапку, чтобы сделать помягче место для сна.

Занимаясь делами, мы с Риддлом молчали. Мы словно вернулись к нашим прежним отношениям и не нуждались в лишних разговорах. Он заварил чай, я раскидал сено по настилу, подтянул стул поближе к камину и сел. Мне казалось, что наклониться и снять сапоги с онемевших ног - это непосильный труд. Медленно, очень медленно тепло огня начало прогревать дом и проникать в мою холодную плоть. Риддл вытер от пыли кружки и налил в них чай. Я взял одну. Первый день тяжелой поездки и холод сказались на моем здоровье. Что же испытывала моя маленькая девочка? Была ли она еще жива? Нет, не стоит даже думать об этом. Персиверанс видел ее в санях, закутанную в меха и одеяла. Они ценили ее и хорошо о ней заботились.

Я убью их всех за то, что они сделали. Эта мысль согревала меня, словно огонь, и лучше, чем это мог сделать горячий чай.

Я услышал глухой топот приближающихся рысью лошадей, с трудом начал подниматься, но Риддл уже открыл дверь хижины прежде, чем я смог встать. Он поднял свечу, и в ее слабом свете я увидел Ланта, въезжающего на поляну. Персиверанс уже слезал с лошади.

— Ты выглядишь ужасно, — поприветствовал Риддл Ланта.

Лант ничего не ответил, но как только ступил на землю, застонал от боли.