Странствующий чародей
Шрифт:
— Угу, только при чем здесь половецкие рабы?
— Похоже, что упомянутые бояре и князья заинтересованы в дешевой рабочей силе и не особо разборчивы, когда дело касается источника людских ресурсов.
Тут оба умолкли, поскольку сразу припомнили, что в числе этих самых ресурсов рисковала оказаться и Флоримель.
Так они и ехали почти десять дней — спали прямо на голой земле, завернувшись в плащи, а голод утоляли большей частью копченым мясом и затвердевшими сухарями. Под прикрытием леса они еще позволяли себе разводить костры и время от времени охотиться, но в открытой
Ши в свое время частенько ездил к родителям в Сент-Луис из Чикаго и был хорошо знаком с гипнотическим однообразием Трассы 66. Миля за милей — только бесконечные поля и небо, отчего казалось, что этих миль не триста, а все три тысячи. Если б не мелькавшие то и дело крошечные придорожные городки и боковые пыльные проселки, можно было бы вообще подумать, что не едешь, а стоишь на месте, и Ши всякий раз неподдельно радовался их появлению. Радость вызывала даже ползшая кое-где по дороге громоздкая сельскохозяйственная техника. Необходимость высматривать трактора хоть как-то концентрировала внимание.
«Хорошо, что никому не пришло в голову построить тут что-нибудь вроде немецкого автобана, — припомнил он свои размышления во время таких поездок. — Иначе я заснул бы за рулем задолго до Сент-Луиса!»
После выхода из леса путешествие на Дон представляло собой Трассу 66 в квадрате и кубе. С приближением осени трава на глазах блекла, но по-прежнему была усыпана мелкими полевыми цветами. Небо и трава, трава и небо — ни редкое шуршание кролика в траве, ни силуэт птицы в небесах ничем не тревожили бесконечного, необъятного однообразия.
— Хорошо, что меня не посылают в разведку, — сказал Ши Чалмерсу как-то раз, когда они разбивали лагерь. — Я попросту не увижу ничего подозрительного — все силы уйдут на борьбу с дорожным гипнозом!
На десятый день с восходом солнца далеко впереди заблестел Дон. Ветер дул с востока, и уроженцы Огайо убедились, что Игорь был совершенно прав — половецкий стан действительно можно обнаружить по запаху задолго до того, как его увидишь.
Князь развернул мирное купеческое знамя с желтой трубой на полотнище, некогда считавшемся белым, и слегка придержал коня. Определить правильный курс было более чем легко, хотя двигаться навстречу вони, служившей в качестве ориентира и все более усиливавшейся, было все труднее.
— Нет ли в вашем репертуаре чего-нибудь на такой случай, док? — спросил Ши.
— К несчастью, этот кошмарный запах совершенно отбил у меня все способности к логике, тем более формальной. Более того, я полагаю, что, поскольку этот аромат вызван исключительно природными причинами, единственный способ одолеть его — это внедрить в сознание каждого половца любовь к чистоте. Например, при помощи постгипнотического внушения.
Часа через три после рассвета Ши ощутил, что его скакун ступает по более мягкому грунту. Стали слышаться крики болотных птиц. К тому времени, как они остановились перекусить, были уже хорошо видны густые заросли тростника и высокой осоки, отмечавшие край степи и берега Дона. Чем дальше они продвигались к востоку, тем более сырым становился
Ближе к полудню Ши наконец впервые сумел немного рассмотреть эту великую реку. Дон был широк и тих, и по его берегам не видно было никаких примет человеческой деятельности. Он ничуть не походил на Миссисипи в Сент-Луисе, обрамленную бесконечными причалами, стянутую множеством нагруженных поездами мостов, несшую на себе вереницы барж и буксиров. «Но река сия еще течет, — припомнилось Ши полузабытое стихотворение, — хотя сейчас, как видно, обмелела». Перед отъездом из Сент-Луиса и ему пришлось внести свою лепту в укрепление мешками с песком берегов, размываемых половодьем.
Наконец за пару часов до захода солнца они на рысях въехали в половецкий стан. В этом месте излучина Дона образовывала неглубокий залив, удобный для того, чтобы поить лошадей. Больших строений тут не имелось, но трава была изрядно вытоптана, а земля тут и там выщерблена кострищами.
Около трех десятков половцев, большей частью на лошадях, выжидающе уставились на них. Все они были на удивление похожи друг на друга, с черными лохматыми шевелюрами и усами. Их верховые накидки и штаны были похожи на русские, только вместо шапок на некоторых были длинные остроконечные капюшоны, завязанные под подбородком.
Половецкие седла, — у тех всадников, у кого они были, — представляли собой тонкие кожаные подушки, под которыми болтались потрепанные стремена из кожаных же ремней. Доспехами обладали лишь немногие, но каждый, помимо лука и колчана со стрелами, был вооружен длинным ножом или коротким мечом.
Поглядев на половцев, Ши осознал, насколько русские все же отличаются друг от друга внешне.
Хоть у каждого была окладистая ухоженная борода, цвет волос варьировался от черного до почти белого; заметно различались они также ростом и телосложением. С точки зрения американца, это было вполне нормальным явлением — не то что неотличимые друг от друга полудикие кочевники.
«Теперь ясно, — подумал Ши, — откуда пошли легенды про битвы, в которых на месте одного убитого врага тут же вырастают двое таких же».
Предводитель половцев, на котором был плащ, залепленный таким толстым слоем грязи, что она вполне заменяла доспехи, и великое множество тусклых золотых и серебряных побрякушек, выехал вперед на мохнатой степной лошадке. Рядом с ним на такой же лошадке ехала фигура, которую можно было без труда опознать, даже несмотря на невероятно грязный халат, — последний раз обитатели Огайо встречали ее измерение — другое тому назад.
Едва они успели убедиться, что это действительно Маламброзо, как половецкий атаман их окликнул:
— Что привело благородного князя Северского под мои шатры?
К удивлению Ши, Игорь сумел сдержать гнев.
— А то, атаман, что в твои шатры кое-какое мое добро угодило!
Обходительность, как видно, к добродетелям половецкого предводителя не относилась.
— Смеешь поклеп на меня возводить? Ну ты, кастрат! Мало тебе оттяпали? Язык твой будет следующим!
Игорь не обратил на этот выпад особого внимания.