Страшен путь на Ошхамахо
Шрифт:
У него спросили, чем же виноват этот дурной человек, если аллаху не было угодно направить его по истинному пути?
Тут кадий немного смутился, но все-таки вспомнил подходящий аят:
– В четвертой суре сказано: «Все хорошее, что случается с тобой, исходит от аллаха. Все же злое – от самого тебя».
Джабаги приник к уху Кубати, что-то спросил у него. Канболет услышал, как юноша отрывисто прошептал: «Это в девяносто первой».
Казаноков обратился к священнику:
– А как же быть с девяносто первой сурой, где сказано:
«Клянусь… душой и тем, кто образовал ее, и тем, кто вдохнул в нее злобу и благочестие…»
Кадий с пьяной укоризной погрозил пальцем:
– А я слышал о тебе. Ты – Казаноков, известный безбожник и друг урусов. Нет, не с урусами черкесам надо дружить, а с нами, с Крымом и Блистательной Портой, подлинными оплотами правоверных! Вот как дружит с нами ваш Алигоко-паша. Хотя он, если разобраться, вдвойне предатель. То преподносит луноподобному священный панцирь, то коварно выкрадывает его снова…
Вся свита Хатажукова изумленно ахнула и заволновалась.
– Где же сейчас Алигоко? – с ледяным спокойствием спросил князь.
– Ускакал. С ним еще тот, похожий на одичавшего буйвола…
– Куда ускакал?
– Не знаю. Только не с ханскими людьми. Теперь это для него опасный путь.
– Вы прочли надпись на панцире?
– Нет. – Кадий поискал глазами своего грамотея. – Вот этот… Дайте еще меда… Вот этот сын греха и внук навозного осла, – старик уже начал заговариваться, – курева наанашился и… У вас есть плети? Дайте ему плетей! Сам Каплан-Гирей соизволил повелеть…
– Нет! – отрезал Кургоко. – Кабардинцы могут убивать, но никогда не применяли пыток. Истязать людей мы не умеем.
– Почему? – удивленно икнул кадий.
– Не каждому это дано понять, – сказал Джабаги.
– Ты, уважаемый, и твой абыз побудете нашими гостями, пока мы не найдем Алигоко, – решил Хатажуков. – Хорошо?
– Хорошо! – согласился кадий. – Мед еще есть? Мед еще был. И еще долго пили, произнося хохи в честь присутствующих и поминая заклятым словом хана Каплан-Гирея: «Ему без урожая быть, с виду безобразным, чтоб у него под саклей лягушки водились; да высохнет он, как лошадиная шкура, да вытекут у него глаза, как у слепой лошади; летом ему без молока быть, а зимой без шубы; нам же счастливыми быть, чтоб даже собаки наши сеном кормились, а хану – несчастливым, чтоб даже его невестки в его доме добро разворовывали!»
– Так чья же голова хорошо работает? – спросил Хатажуков у Джабаги. – Ты обещал сказать, кто придумал это ночное нападение с вязанками сена горящего.
– Теперь скажу. Теперь нашим благородным пши поздно будет возмущаться тем, что, дескать, желторотый юнец их учит, – с тихим смешком произнес Джабаги. – Твой сын это придумал. Кубати.
Безотрадным было зрелище ханского бегства. Понуро тащились измученные лошади, оставляя подковы в липкой грязи раскисших дорог. Голодные и обозленные всадники постоянно должны были остерегаться черкесских пуль и стрел, неожиданно вылетавших из кустарниковых чащ, отставшие неминуемо подвергались нападению небольших отрядов, скачущих по следам тех, кто шел по шерсть, а возвращался стриженым. Были убийственными и холодные ночлеги в малодоступных болотисто-лесистых местах. Охали больные, стонали раненые. Если кто-то не мог продолжать путь, его просто бросали на дороге, и
За рекой Кумой у крымчаков начался повальный падеж лошадей, а среди войска вспыхнула эпидемия. Лихорадка и кровавый понос собрали такую обильную жатву, о какой трудно было мечтать защитникам адыгской земли.
Основательно потрепали татар вместе с полком турецких янычар и в следующем году, на Кубани.
Великого неудачника Каплан-Гирея лишили престола.
Новое вторжение ожидалось и в 1709 году. В это время турецкийсултан Ахмед намеревался нарушить мирный договор с Россией и двинуться вместе с крымским ханом на Украину, где уже находился со своей армией союзник Порты Карл XII. Случай, казалось, был очень удобный, но…
В мае Петр Первый привел в Азов флотилию из 241 новейшего военного судна. Демонстрация столь могучего флота произвела на Турцию должное впечатление, и шведскому королю было предоставлено самому расхлебывать им же заваренную полтавскую кашу.
Накануне битвы Карл обратился к своим офицерам с такими словами:
– Он (т. е. Петр) приготовил нам много кушанья. Идите же завтра туда, куда ведет вас слава.
«Кушанье» оказалось чрезвычайно неудобоваримым…
После «зело превеликой и нечаемой виктории» русской перестала существовать «непобедимая» тридцатидвухтысячная армия шведов.
Карлу с трудом удалось удрать в Константинополь, под крылышко султана.
Плодовитый французский историограф герцог Луи Сен-Симон очень верно оценил итоги 1709 года, принесшего «полное изменение положения на севере: упадок… Швеции, которая так часто приводила в трепет весь север и не раз заставляла дрожать империю и австрийский дом, и необычайное возвышение другой державы, доселе известной лишь по названию и никогда не влиявшей на другие страны, за исключением своих ближайших соседей».
Время для такого же «изменения положения» на юге еще не пришло, но предпосылки для будущих перемен уже создавались. К этим предпосылкам имели прямое отношение и адыги.
ХАБАР СЕМНАДЦАТЫЙ,
напоминающий слова Тлепша из народной песни:
Считаюсь я сыном матери,
Меня никогда не рождавшей.
Сыном меня считает,
Отцовства не знавший отец
На другой после битвы день князь Кургоко собирался домой.
Разъезжались в разные стороны группы всадников и разбредались пешие ополченцы, большинству из которых так и не удалось заполучить хотя бы по одной «пленной» лошади: уорки присваивали татарских коней целыми косяками.
(Пока «степенные» делили добычу, крестьяне хоронили мертвых воинов.)
Кому отправляться на поиски Вшиголового, было ясно с самого начала: Тузарову Канболету и Хатажукову Кубати. А вот где его, предателя, искать, выяснили несколько позже.