Страшила
Шрифт:
— Да, Джек. Программа — это то, что он делает с жертвами. Подпись же — нечто такое, что он оставляет на трупе, помечая свою работу. Существует отличие между картиной и подписью художника. Полотна Ван-Гога узнаёшь и выделяешь из прочих, бросив на них один только взгляд. Но он при этом всегда подписывал свои работы. Подпись серийного убийцы не столь очевидна. И мы обычно замечаем ее постфактум, когда убийца пойман и у нас на руках все материалы дела.
— Тебя этим, что ли, заставили заниматься? Ты сейчас исследуешь этот аспект?
— Да.
Прежде чем ответить, она заколебалась,
— Используешь свои заметки, сделанные на основании моих материалов?
— Совершенно верно.
Теперь уже заколебался я, но это продолжалось очень недолго.
— Это ложь, Рейчел. Что вообще с тобой происходит?
— Не понимаю, о чем ты говоришь…
— Я говорю о том, что твои записи находятся у меня, Рейчел. Когда в четверг меня наконец отпустили, я потребовал, чтобы мне вернули все мои файлы. И полицейские отдали твои заметки, думая, что они принадлежат мне. Так что твой служебный блокнот хранится теперь у меня вместе с другими документами по этому делу. Скажи, Рейчел, почему ты солгала мне?
— Я не лгала тебе, Джек. Неужели ты думаешь, что, если мои записи оказались у тебя, я не в состоянии…
— Где ты сейчас находишься? Мне почему-то кажется, что не в Лос-Анджелесе… Тогда где? Ответь мне, Рейчел. Только не лги, хорошо?
С минуту поколебавшись, она наконец выдохнула:
— Я в Вашингтоне…
— Вот черт! Ты наверняка продолжаешь изыскания по поводу фирмы «Си Джейн Ран», так? Немедленно к тебе вылетаю.
— Я не в том Вашингтоне, Джек.
Ее слова совершенно меня озадачили, но мой внутренний компьютер очень быстро выдал новый сценарий возможного развития событий. Я подумал, что за выдающиеся успехи в деле разоблачения «несуба» Рейчел позволили вернуться к прежней работе, что меня, надо сказать, очень даже устраивало.
— Тебе перевели в поведенческую секцию?
— Я бы очень этого хотела. Но в настоящее время нахожусь в штаб-квартире ОПО и жду разбирательства, которое назначено на утро понедельника.
Я знал, что ОПО — это отдел профессиональной ответственности, иначе говоря, служба внутренней безопасности Бюро.
— Ты что — рассказала им о нас? Они тебя за это преследуют?
— Нет, Джек. Я никому ничего не рассказывала. Дело связано с реактивным самолетом, который я затребовала в среду для перелета в Неллис. После того, как ты позвонил мне.
Я вскочил со стула и снова стал расхаживать по комнате.
— Ты что — шутки со мной шутишь? Что они вменяют тебе в вину?
— Пока не знаю.
— Неужели для них не играет никакой роли, что ты спасла по крайней мере одну человеческую жизнь — я имею в виду свою скромную особу — и в процессе этого привлекла внимание сил правопорядка к убийце, которому до этих пор удавалось оставаться в тени? Ваше начальство отдает себе отчет в том, что благодаря тебе вчера из тюрьмы выпустили шестнадцатилетнего подростка, ложно обвиненного в убийстве? А оно в курсе, что при твоем посредстве скоро должны освободить человека, несправедливо обвиненного и отсидевшего в невадской тюрьме больше года? Да они медаль должны тебе дать, а не разбирательства по твоему поводу устраивать!
Рейчел некоторое время хранила
— А тебя, Джек, должны повысить в должности, а не увольнять. Послушай, я очень ценю то, что ты сказал по моему поводу, но реальность сурова. Если разобраться, я действительно нарушила ряд правил, совершая упомянутые тобой действия, а мое начальство больше волнуют именно эти нарушения, а также связанные с ними дополнительные расходы. Вот так ставится вопрос.
— О Господи! Я тебе, Рейчел, на это вот что скажу — если с твоей головы упадет хотя бы волос, информация об этом судилище появится на первой странице газеты. Я сделаю все, чтобы…
— Послушай, Джек. Я вполне в состоянии позаботиться о себе. Так что будет лучше для всех, если ты в данный момент сосредоточишься на собственных делах. Договорились?
— Нет, не договорились. В какое время в понедельник у тебя начнутся слушания?
— В девять утра.
Я собирался привлечь к этому делу свою бывшую жену Кейшу. Я знал, что в зал для слушаний ее не пустят, ибо это внутриведомственная разборка, но если парни из ОПО узнают, что рядом с дверью зала прогуливается репортер «Таймс», то они, возможно, дважды подумают, прежде чем вынести непопулярное решение.
— Джек! Я знаю, о чем ты думаешь. Но я очень прошу тебя не предпринимать никаких действий и позволить мне урегулировать эту ситуацию самостоятельно. В конце концов, это моя работа и разбираться будет мое дело. О'кей?
— Прямо не знаю, что и сказать. Я не могу просто сидеть и смотреть в окно, зная, что в этот момент издеваются над человеком, которого я… к которому я, скажем так, неравнодушен.
— Спасибо за теплые слова, Джек, но если ты действительно неравнодушен ко мне, то должен сделать так, как я прошу. Я позвоню тебе и сообщу, как все прошло, когда слушания закончатся.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Я снова раздернул шторы, и в комнату хлынул теплый солнечный свет.
— Ладно.
— Благодарю. Ты поедешь домой? Если тебе по какой-то причине не хочется появляться там в одиночестве, я найду человека, который встретит тебя у двери.
— Не стоит. Со мной все будет в порядке. Просто я разыграл перед тобой маленькую сценку. Потому что хотел тебя увидеть. Но если тебя нет в городе… Кстати, когда ты успела добраться до Вашингтона?
— Сегодня утром с красными от недосыпа глазами. Все хотела оттянуть эту поездку насколько возможно, чтобы продолжать заниматься этим делом, но в Бюро свои взгляды на такие вещи.
— Понятно…
— Итак, я уже здесь, и в скором времени у меня состоится встреча с представителем защиты. Если честно, он должен прийти с минуты на минуту, а мне еще надо просмотреть кое-какие бумаги…
— Отлично. Действуй. Защищай свои позиции. Кстати, ты где там остановилась?
— В отеле «Монако» на Эф-стрит.
На этом наш разговор закончился. Я стоял у окна и смотрел на улицу, но не видел ничего из того, что там происходило. Я думал о Рейчел и о том, что на разбирательстве ей предстоит основательно побороться за свою работу. А еще я думал о том, что помимо работы существует кое-что другое, связывающее ее с этим миром.