Страшная Мария
Шрифт:
Совриков кошкой стал прокрадываться вдоль плетня к бане.
На часах был пучеглазый. Он сидел на пороге предбанника. Расположился так, чтоб и дверь в баню охранять и за окошком следить. Осторожно, вроде совсем неслышно, крался Ванюха, но все же пучеглазый уловил подозрительные звуки.
— Кто там возится? — окликнул он.
Ванюха, вместо того, чтоб затаиться, отозвался косноязычно:
— Не пужайся, Дунька!.. Я… я тебя завсегда обороню… Потому как…
Ванюха громко чмокнул губами, враскачку направился
Ванюха перескочил через него, отшвырнул кол, подпиравший дверь в баню, сказал:
— Выходи, Мария!
Из темноты никто не отозвался.
— Это я — Ванюха! — поспешил уверить Совриков, решив, что Мария приняла его за карателя. — Выходи скорей, кони ждут.
Опять полная тишина. Видимо, Мария потеряла сознание после пыток… Не мог же часовой караулить пустую баню!
Ванюха шагнул внутрь. Пригляделся кое-как в густом сумраке: пусто. Куда же девалась Мария? Неужто под полок забилась?
Заглянул под полок и все понял. Ловко!
Ванюха выскочил наружу, подхватил винтовку убитого карателя, обежал баню. Так и есть, утекла. В овраге ее уже не видать. Вот молодец! Ванюха от радости даже притопнул, будто собирался пуститься в пляс. Задерживаться больше не имело смысла. Совриков устремился вдоль плетня обратно.
— Слушай, батя, Мария-то ушла! — обнял он смолокура.
— Куда ушла? — опешил тот.
— Куда — не знаю, но из бани скрылась. А раз она спаслась, то давай спасем еще и командира нашего.
— Окстись! Он же на воротах.
— Ну, не спасем, конечно… — смутился Ванюха. — Хоть тело увезем, схороним по-человечески, с почестями.
— Оно бы хорошо… Да как мимо-то дозорных проедешь?
— А в открытую! Скажешь: велели тебе свезти матроса и его отца на скотомогильники. Поверят! Они завсегда не сами казненных хоронят, а мужиков принуждают.
— Оно, пожалуй, выйдет. А ты-то как тогда?
— Задержусь чуток, потом верхом чесану. Прорвусь, будь спокоен. Кони-то наши, партизанские. Верные кони.
— Ладно бы так-то…
— Давай шевелиться!
Они сбросили бочку, потом смолокур подъехал к воротам Федотовых. Ванюха перерезал веревки. Бережно положили казненных на телегу. Исаич, перекрестившись, сел рядом, тронул коня…
Часовые на околице в самом деле пропустили его без особых расспросов. Мертвые партизаны были им нестрашны, а то, что смолокур вез их хоронить еще до свету, не в диковинку. Все зависело от офицера или унтера: прикажет — и средь ночи станешь могилу рыть.
Ванюха, затаившись возле оседланных коней,
Но, прежде чем ускакать из деревни, не удержался, швырнул гранату в одно из окошек дома старосты. Со звоном вылетели стекла, затем грохнул взрыв. Ванюха скакал уже к околице, когда вслед ему затрещали беспорядочные выстрелы.
Дозорные услышали, разумеется, взрыв и пальбу. Услышали и топот коней, увидели мчащегося к ним верхового.
Вынырнув из-под плетня, дозорные, недавно мобилизованные деревенские парни, закричали заполошно:
— Чего там пальба-то?!
— Партизаны! — ошарашил их Ванюха.
— Бог мой, откель они прорвались? И много их?..
— Несчетно… Бегите! — крикнул Ванюха и вихрем промчался мимо солдат.
Те проводили его испуганным взглядом, прислушались к беспорядочной стрельбе, раздававшейся теперь уже по всей деревне, и, опрометью перемахнув через изгородь, скрылись в овраге.
22
Поднырнув в пещеру, Мария долго стояла у самого входа, напряженно прислушивалась к каждому шороху и всплеску, доносившемуся снаружи. Она приготовилась к последней смертельной схватке и никак не могла поверить, что пришло спасение.
Коммунар был в полузабытьи. Он лежал неподвижно. Hо едва Мария нашарила в полупотемках его голову и приложила руку ко лбу, как партизан очнулся. Попросил тихо:
— Попить бы, сестричка…
Наверное, вообразил, что попал в госпиталь. Тоже, как и ее Иван, был, видимо, на войне.
Мария в котомке раненого нашла жестяную кружку. Зачерпнула воды, напоила его, напилась сама. Немного погодя он сказал:
— Есть охота.
Мария взяла из котомки шматок сала, пшеничный калач, отрезала своим ножом ломтики. Раненый ел с жадностью. Потом еще раз напился и сразу уснул. Мария тоже, чтобы совсем не обессилеть, заставила себя проглотить кусок хлеба с салом и вскоре забылась в полусне-полубреду.
Прошло больше суток. Очнулась она от луча, упавшего ей на лицо, — это утреннее солнышко проникло в щель скалы, отразилось от ручейка, вытекавшего из глубины пещеры, и зайчиком шмыгнуло на Марию. Она испуганно вскочила.
— Не пугайся, — послышался дружеский голос. — Ничто нам пока не грозит.
Партизану за эти сутки стало значительно лучше. Он уже самостоятельно двигался и вот принялся успокаивать Марию.
Видел он ее позавчера мельком, когда она прискакала на крутояр. И хотя женщину сильно обезобразила лиловая опухоль на левой стороне лица, затянувшая глазную впадину, все же, как только солнечный луч проник в пещеру, сразу узнал ее.
— Кто же тебя так разукрасил? — спросил он.