Страшная общага

Никаких белых стен, никакого – «светло и стерильно». Рыжие стены, липкий пол. Холодно.

– Забавно.

Петровский перекрывал вход в палату и с расстояния, не оставляющего надежду что-то толком

рассмотреть, наблюдал за тремя телами. С опаской. Сейчас придут в себя и займутся чем-то непотребным.

Младший следователь Дарья Рыжикова пыталась заглянуть за плечо Василию Петровскому. Вероятно, если бы она подпрыгнула, ей бы удалось. В конце концов, Петровский был не так и высок – всего-то 189 см. Просто Дарья недотягивала до 150. У нее были идеальный вес и рост для незаметности. Особенно на фоне Петровского.

– Вы не подойдете?

– Чтобы что?

Василий Петровский брезговал. То, что он дошел до дверей, – уже было подвигом. Странным образом его брезгливость улетучивалась, стоило ему оказаться на месте преступления.

– Ты понимаешь, что они все похожи? Как из одного инкубатора! – К концу фразы Петровский ушел в фальцет.

Похожими следователю казались тела двух мужчин и женщины возрастом от 18 до 45. Объединяла их разве что принадлежность к расе «бледнолицых» и гражданство, что было не странно.

Василий Петровский вышел из реанимации. Чтобы ему это удалось, младшему следователю Дарье Рыжиковой пришлось пятиться до развилки в коридоре и уже там вжиматься в стену, чтобы все сто с лишним килограммов живого веса Петровского величественно проплыли мимо.

Хлюпик студент, менеджер с явными признаками ежедневного спортзала и учительница… немодельных данных.

Даша помнила досье на каждого… кажется, у менеджера и учительницы были кредитки одного банка с совершенно разным балансом. Жили в разных районах, ели и пили разное, как-то зарабатывали и в один день впали в кому. Без намека на адекватный анамнез.

Она точно знала только одно место, где они пересеклись. В этой палате.

Кажется, Петровский напевал. Что-то безнадежно мимо нот. Больница осталась позади, и, вероятно, это радовало следователя.

– Василий Николаевич, чем они похожи? – Даша догнала Петровского, так и не найдя у коматозников ничего общего. – Их всех отравили, наверное?

– Отравили? – Разворот объемного тела Петровского вызвал небольшой порыв ветра. – Даша, судя по анализам, они все абсолютно чисты. – Василий сощурил глаза, будто увидел что-то в направлении реанимации, и добавил: – Совершенно здоровые коматозники. Трое в один день. Это странно. Но гораздо интереснее, причем это интереснее всегда, – деньги. Каждый из этих троих жил значительно лучше и богаче, чем мог бы.

– Богатый студент?

– Ага. У него одни кроссовки стоят больше твоей зарплаты. А учительница… Она могла бы финансировать школу сезонными распродажами своих платьев.

Василий Петрович раскрывался с неожиданной стороны. Дарья невольно скользнула взглядом по своему отражению в стекле больничных

дверей – а стоимость ее гардероба он уже тоже вычислил?

Костя Марков любил сетевые кафешки. Кофе в них становился все хуже, еда дошла до стадии – боже упаси еда, а официанты уходили куда-то вдаль – за пределы видимости клиента, – и все это недешево. Ему нравились здешние пустота и глубокие кресла. Без кофе, что ж – пусть без него. Если так никто и не подойдет – удача. Можно будет сэкономить.

Матерчатый рюкзак показался странно потяжелевшим. Константин выгрузил содержимое на столик. Старенький ноут, конспекты, учебник и здоровенный блокнот в черной шершавой обложке. К обложке прицеплена ручка с клипсой на колпачке. Клипса – странная: длиной с ручку, вероятно, чтобы точно не слететь. На ощупь не поймешь, металл или пластмасса. Снял колпачок с трудом. Вероятно, предполагалось, что писать этим инструментом будут редко и что-то важное. И это была не ручка. Карандаш не карандаш… Стило? Толстый черный стержень сам ложился в руку – не скользил, приятно тяжелый… почему-то Костя вспомнил дирижерскую палочку. Этим карандашом хотелось писать, но хотелось и просто взмахнуть, будто это могло что-то изменить.

Константин открыл блокнот. Попытался поставить подпись.

– Это же не ваша книга, зачем пачкать?

Высокий сиплый голос прилагался к девушке, удивительно непривлекательной. Стройная, тонкая, бледная; все в ней – от покатого плеча до тонкой щиколотки – должно было сексить. Не работало. Наверное, глаза. Маленькие, светло-голубые, под широкими бровями. Смотрели чуть в сторону, будто справа от Кости сидел кто-то еще. И она пыталась смотреть сразу на обоих.

Карандаш коснулся бумаги и прорисовал подпись. Кажется, еще никогда две буквы – «К» и «М» – не смотрелись так. Константин Марков давно тренировал подпись, и вот результат. Карандаш или блокнот? Точно не Костя был виноват в этом графическом идеале.

– Не удержался, – девушка ляпнулась напротив, даже не пытаясь поправить не слегка задравшуюся юбку. – Подари книгу. Я тебе кофе оплачу. И вообще… Я бы и сама поела еще.

– Это блокнот. – Константин пытался пролистать плотные молочно-белые страницы. Не получалось. Странным образом они не заканчивались.

– Ты так можешь до Нового года листать. Почему я тебе не нравлюсь? Лицо?

– Да. Что-то не то с глазами… – Костя наконец оторвался от блокнота: – И с бровями.

– Никогда все не просчитать. Но ноги-то хороши?

– Ноги хороши. – Константин Марков сообразил, что впервые он смотрит на девичьи ноги по просьбе самой девы. – А не холодно босиком?

– Туфли. Сандалии, балетки, шлепанцы. – Девушка произносила каждое слово, словно пробуя на вкус: подойдет не подойдет…

– Ботинки, сапоги, – продолжил Костя. Кивнул на дверь: – Там лужи. И грязь.

– А книгу не отдашь? Я могу купить. Дорого. Хотя не хочу. – Девушка вывернула ногу и внимательно изучала ступню. – Меня зовут… допустим, Лиза. Подходит?