Страшная сказка

Арсеньева Елена

«За каким чертом я потащился в этот Марракеш? – почти с тоской подумал Егор. – До чего же нога разболелась, это что-то страшное! Не остаться ли в автобусе, не полежать ли? А народ пускай бродит, если силы есть».

Он нерешительно обернулся на готовую закрыться дверцу, как вдруг перехватил многозначительный взгляд, которым обменялись за его спиной Родион и «Надюшка». Ага, эти только и ждут, чтобы он сошел с дистанции. Ну так не дождетесь! И решительно махнул шоферу: ехай, мол, без меня. Я – как все.

Как все… Как все, Егор таскался, волоча больную ногу по садам Менары, разбитым вокруг огромного спокойного зеленого озера, откуда выглядывали

жирные карпы, надеясь выпросить у туристов кусочек хлебца, который тут же и заглатывали. На берегу стоял прелестный мавзолей, построенный в память неверной султанши, застигнутой с любимым мальчиком в самый ответственный момент и утопленной в этом озере ревнивым султаном, который потом жестоко в этом раскаялся, начал призывать из волн дух обожаемой супруги и сам с горя утопился в той же Менаре.

Как все, Егор восхищался апельсиновыми рощами, усыпанными спелыми оранжевыми плодами… Это было, может, самое сильное по красоте впечатление в его жизни: зеленые аккуратненькие деревца с кожистыми листьями – и на них золотые яблоки Гесперид, те самые, дарующие вечную молодость яблоки, за которыми бедняге Гераклу пришлось сплавать на край света, на берега реки Океан. Апельсины это были, вот что такое. Апельсины!

Как все, он прикасался к белой стене мечети Святой Фатимы, покровительницы голубей, вымаливая себе удачу и счастье в любви и давая при этом обет никогда в жизни не есть голубиного мяса, иначе святая от тебя отвернется, но, если согрешишь по неведению (к примеру, покушаешь голубятинки, думая, что это курятинка), добрая Фатима тебя простит.

Как все, задирал голову перед мечетью Кутабья, на верхушке которой сияли позолотой три шара. Говорят, раньше они были сплошь золотые: на их изготовление пожертвовала все свои побрякушки какая-то султанша, согрешившая во время святого месяца рамадан и пытавшаяся всяко искупить свою вину. Искупила или нет, об этом история умалчивает, но шары эти навлекли многочисленные беды на Марракеш, потому что с тех пор завоевать его, чтобы их добыть, не пытался только ленивый.

Как все, мучился от зноя в разрушенном дворце султана аль-Бади, на полуобвалившихся стенах которого во множестве свили себе гнезда аисты – любопытные и равнодушные, суетливые и невозмутимые, обворожительные птицы, снисходительно взирающие на туристов, которые лениво бродили меж раскаленных от зноя развалин, совершенно обалдев от жары, от огромного солнца, которое вроде бы и не думало скатываться к западу, от полного отсутствия тени, словно бы и сами эти развалины излучали некий странный, немеркнущий свет.

Как все, радостно потянулся, почуяв долгожданную прохладу, к спуску в бывший, ныне упраздненный за ненадобностью зиндан, подземную тюрягу… и остановился, с тоской поняв, что не осилить ему спуска по крутым, скользким от осыпающихся камушков ступеням.

Егор проводил задумчивым взглядом исчезающие в подземелье фигуры. Весь день он глаз не сводил с тех двоих, но они держались безупречно, к нему не приближались, вообще вели себя так, словно ни чуточки не боялись опасного для них человека. Или сочли, что Родион достаточно запугал неудачливого всадника, а также парашютиста? Уверены, будто у бедного хромоножки зуб на зуб со страху не попадает и больше он не рыпнется? Или оставили свои черные замыслы… какие, кстати сказать? Полно, да не ослышался ли Егор там, на борту «Абу Карима», не почудилась ли ему роковая фраза про Надюшку Гуляеву, которая может пока еще пожить?

Ладно,

так или иначе, а у него сейчас есть возможность немножко передохнуть, перестав разыгрывать из себя Холмса и служебно-разыскную собаку в одном лице. Из зиндана один вход и один выход, через черную лестницу не сбежишь; опасаться, что эта парочка начнет, подобно графу Монте-Кристо и аббату Фариа, пробивать тюремные стены, тоже вряд ли стоит. Никуда они не денутся, никаких своих черных замыслов не успеют осуществить.

Вытирая пот со лба и считая минуты, которые ему остались до того, чтобы полностью зажариться, Егор побрел к ближайшей башне, среди развалин которой он чаял отыскать хоть немного спасительной тени. О, какая благодать! Все-таки тень, хотя от зубчатой башни остался только один выступ. На вершине было гнездо аиста. Егор увидел пять птичьих голов, свесившихся через аккуратно уложенные сухие ветки гнезда, и их черные глазки-бусинки с любопытством наблюдали за человеком.

– Привет! – крикнул Егор, радостно взмахивая рукой, да так и обмер, когда у самого его уха чей-то голос испуганно прошептал:

– Тише!

Он обмер и мгновенно ощутил, что тени в этой развалине, пожалуй, переизбыток. Сказать, что Егор облился холодным потом, значит ничего не сказать. Он просто оледенел! А кто на его месте вел бы себя иначе, вдруг услыхав бесплотный голос? Человека не было, а голос его звучал – вернее, ее, потому что голос определенно принадлежал женщине. Чудилось, заговорила стена! Ну, тогда понятно, почему голос женский…

Что? Стены развалин древнего дворца в Марракеше говорят по-русски?!

Егор на всякий случай перекрестился. Да ну, призраки и демоны тут ни при чем, просто он перегрелся, заработал тепловой удар, вот и мерещится невесть что. Ну а коли кажется, надобно перекреститься! И в то же мгновение чуть не подскочил, когда второй голос произнес:

– А что такое?

Мать честная… Стена опять выразилась на чистом русском! Более того… Она не нашла ничего лучшего, как заговорить самым ненавистным Егору голосом – голосом Родиона.

Методом элементарной логической дедукции Егор установил, что женский голос принадлежал «Надюшке».

Сергей Лариков – Ольга Еремеева.

Апрель 2001 года, Северо-Луцк

Да уж, ночь выдалась на диво светлая. С одной стороны, это было хорошо: Серега смог отлично рассмотреть все слабые места забора. С другой – плохо: шатающаяся вдоль ограды фигура была видна как на ладони всякому желающему за ней понаблюдать. Но кому это надо в третьем часу ночи, а главное, забор не только скрывал жителей дачи от любопытных глаз, но и им не позволял ни за кем наблюдать. Таким образом, Серегина разведка оставалась тайной для Равиля, ну а если собаки сходили с ума, то уж такая их собачья доля.

Забор был слажен на совесть, серьезно починен в трех местах, высоченный такой, но Серега углядел-таки проржавевшую, скособоченную бочку из-под соляры, валявшуюся на свалке метрах в тридцати, и не поленился подкатить ее под забор. Это было то, что надо. Теперь он готов перелезть через ограду незамедлительно, лишь только Ольга отвлечет собак.

Честно говоря, ее нервишки и вообще способность действовать внушали ему некоторые опасения. Серега даже подумал, уж не поставил ли он ей непосильную задачу, и был немало удивлен, когда до него вдруг донесся оглушительный стук в окованные листовым железом ворота (не иначе били камнем) и истошный вопль: