Страшная тайна Ивана Грозного. Русский Ирод

Павлищева Наталья Павловна

Басманов успел увернуться и чуть лениво пробормотал:

— У него ещё есть...

Только тут до Санлука дошло, обрадованно завопил:

— Есть! Государь, ещё есть!

— Что есть? — вытаращился на него Иван.

— Ещё сестра есть! Красавица! Молодая! Умная!

— Ну?

— Кученей! Самая лучшая из сестёр! Вот! — Радости Санлука, казалось, не будет предела.

Поневоле рассмеялись все, уж слишком возбуждён был кабардинский княжич, слишком ему хотелось, чтоб сестра заочно понравилась Ивану Васильевичу. Тот усмехнулся:

— На слово не верю! Сюда привезти надо! Пусть приедет, посмотрим, если

и впрямь так хороша да не дура, то женюсь! Тоже ведь княжна, а? — обернулся он к Басманову.

— Да, — согласился тот, оттирая жирное пятно на кафтане, образовавшееся после броска царя. — Только сначала крестить надо, она небось некрещёная...

Иван махнул рукой:

— На то у нас митрополит есть. Окрестит. — Повернулся к так и стоявшему навытяжку Санлуку: — Не врёшь, правда красавица?

Тот развёл руками:

— Я её три года не видел, но была красавица...

Царь неожиданно показал ему кулак:

— Ежели обманул, сидеть тебе на колу. Вместе с ней!

Не успел княжич снова облиться холодным потом от такого обещания, как Иван уже звал возможного будущего родственника:

— Иди, садись рядом со мной! Посиди тут, после, может, на колу сидеть придётся...

Проклиная про себя того, кто напомнил Ивану о Кученей, и даже день, когда приехал по воле отца в далёкую холодную Москву, Санлук присел рядом с царём. Немного погодя Иван, казалось, забыл о кабардинской княжне, её брате и вообще о женитьбе, он вовсю отдался пиршеству. Но потом вдруг снова поинтересовался у Санлука:

— А сколько лет сестре-то? Не старуха?

— Нет, шестнадцать скоро. Кажется...

— Кажется?! — расхохотался Иван. — Может, ошибся лет на десять? Нет? Ладно, живи пока!

И снова тёк противный липкий пот по спине княжича, он хорошо знал, что угрозы у царя Ивана не шуточные, ему ничего не стоит претворить вот такие слова в дело. Казнит и не вспомнит, что был такой. Как умерла царица Анастасия, так совсем жестокий стал, всех извёл, с кем раньше якшался, людей убивает за просто так Санлук уже жалел сестру: что с ней будет, если станет женой такого царя? Сегодня любит, а завтра?

Басманов выговаривал Ивану:

— Кафтан испортил... Только что сшили. Дорогой, красивый...

Тот схватил приятеля за шею, притянул к себе:

— Федька! Да я тебе сотню кафтанов подарю! Я ли тебя обижаю, а?

Многие отвернулись, не желая наблюдать такую сцену, слишком уж явно тискал своего любимца Иван. Никогда не видевший такого Санлук сидел, вытаращив на них глаза. Его ткнул в бок отец Фёдора боярин Алексей Басманов:

— Чего уставился?! Ешь, небось в твоей Кабарде такого не подадут.

Его поддержал боярин Иван Бутурлин:

— Ты, Михаил, осторожней, не то головы лишишься раньше, чем царским сродственником станешь. Веди семя скромней, государю ни в чём не перечь. И держи язык за зубами даже пьяным, понял?

Санлук кивнул. Его коробило от того, что видел, всё же царица совсем недавно померла, хорошая царица была, все любили, а государь уже вовсю гуляет. Кабардинский княжич и сам был не прочь погулять, тоже вёл вполне распутную жизнь вдали от родового гнезда. Когда понадобилось выбирать между возвращением с большими дарами домой к отцу и вольной жизнью в Москве, старший сын князя Темрюка выбрал первое, младший второе Ради такой жизни пришлось креститься, взяв непривычное имя Михаил. Но Санлук

быстро привык и к имени, и к пьянству, благо сам государь поддерживал весёлое времяпровождение.

А теперь вон как повернуло, если сестра глянется царю, можно и совсем близко от него оказаться, как-никак родственник... Одна беда — подле Ивана Васильевича родственникам иногда опасней, чем далёким людям. Даже смертельно опасно.

Царь хохотал во всё горло, словно забыв о ещё не прошедшем трауре по любимой Анастасии, издевался над теми боярами, кто не желал принимать участие в его выходках, поил особо слабых вином, насмехаясь над их болтовнёй. Многие знали, что развязавшийся сегодня язык завтра может привести на плаху, но хмель всё равно делал своё дело. Кто поумнее, старались сделать вид, что совсем пьяны, валились под столы и лежали там до конца пира, дожидаясь, пока не уйдёт сам царь. Иван скоро понял такую хитрость, заставлял пить на виду, строго следя, чтобы никто не пропускал. Везло тем, кто и впрямь скоро валился под лавку, правда, и таких отливали водой и снова поили, чтобы принялись болтать без умолку.

Но независимо от того, кто когда свалился, блудили весь вечер все. Иначе было нельзя, государю очень нравились две вещи — непотребство и людские мучения. Честно говоря, это нравилось и будущему родственнику Ивана Михаилу-Санлуку, но одно дело безобразничать самому и совсем другое — присутствовать на царских развлечениях. Никто не мог быть уверен, что сам не окажется посмешищем в следующую минуту. Нрав у Ивана Васильевича крутой, взбредёт что в голову — и повелит скоморошествовать, а отказаться нельзя, вот и скачут дородные бояре козлами, орут по-петушиному, метут бородами носки царских сапог или того хуже — холопьи, оголяют зады для порки... Возражать опасно...

Первые большие ендовы с медами, винами, а то и водкой поднимали за здравие государя. Пропустить нельзя, а сам Иван за своё здоровье лишь пригублял, заявляя: «За меня другие выпьют!» Вот и получалось, что сидел трезвым, наблюдая за пьяными и слушая их разговоры, и только к концу застолья тоже позволял себе напиться. Помнил ли он то, что услышал накануне? Никто этого не знал. Видимо, помнил, но не всё, иначе голов бы не сносить очень многим.

К концу пира Санлук и не знал, хорошо ли, что нахваливал сестру, мог сказать, что нехороша собой, кривовата пли что другое. Лучше бы ей выйти замуж за кого-нибудь своего... Но сделанного не воротишь. Оставалось надеяться, что или Кученей не глянется, или кто другой подвернётся. Хотя отец князь Темрюк будет рад сватовству.

Осенью провожали боярина Вокшеринова к Темрюку.

— Не сватать! — вдруг предупредил Иван.

Стоявшие вокруг замерли: а о чём же столько времени шёл разговор? К чему весь сыр-бор? Государь с усмешкой пояснил:

— Сюда пригласить! Сам посмотрю, так ли хороша собой да умна, как её братец твердит. Здесь и решу!

Вообще-то это было неслыханно: царь требовал привезти девушку к себе не в числе прочих на смотрины, а в одиночку. А если откажет, каково тогда несостоявшейся невесте? Куда со стыда деться? Но Ивана мало волновали чужие переживания. Устраивать простые смотрины он больше не хотел, не мог забыть стоявшей с опущенной головой светловолосой своей Настеньки, повторения не хотел. Никуда не денется князь Темрюк, привезёт дочь напоказ московскому царю!