Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды
Шрифт:
Вывод: если у них получилось, почему у нас – не может?
Замечание номер три. Все условные представления об условном Западе при соприкосновении с безусловной реальностью разбиваются вдребезги. Считается, что европейцы давно и безоговорочно сдались на милость исламского победителя. Что жажда благоудобства и размытые, расфокусированные представления о правах человека одержали окончательную победу над христианскими принципами. Что наивные устремления к неведомой цели жизни стали уделом пожилых чудаков и стареющих маргиналов. Отчасти это правда – если судить обо всем сиюминутно и подчиняясь социологическим законам больших чисел (кто получил численное преимущество, тот и победил). Но если спуститься с абстрактных высот на грешную землю, рассмотреть предмет
Кстати сказать, на Митинге с большим успехом выступил сенатор Рокко Бутильоне: он был членом Европарламента, собирался стать еврокомиссаром, но во время слушаний на прямой вопрос левых депутатов ответил, что как политик выступает за равенство всех людей перед законом, независимо от их идейных воззрений и сексуальной ориентации, а как католик считает содомию грехом. И был, разумеется, подвергнут полной и безоговорочной обструкции. Мы его потом спросили, как же он решился на такую вызывающую неполиткорректность. Бутильоне усмехнулся: «Я нормальный человек, я очень хотел стать еврокомиссаром, я был готов на компромиссы. Но депутаты сами на меня насели, стали требовать прямого ответа. И тут я вспомнил слова одного проповедника, которому предложили отречься от Христа в обмен на жизнь: „Я предпочитаю, чтобы мою голову отделили от моего тела, нежели мое сердце отделили от моего Бога“. Ну, а я всего лишь предпочел, чтобы мою задницу отделили от моего служебного кресла, нежели мое сердце отделили от моей веры».
Значит, все-таки – можно? Да и цена, если вдуматься, не слишком высока.
Русские в Китае
На неделе с 28 августа по 3 сентября. – Продолжалось перемирие между Израилем и Ливаном, больше похожее на моральную победу «Хезболлы», одержанную не без помощи мирового сообщества. – На открывшейся Венецианской биеннале российский стенд представлял выдающийся «бумажный архитектор» Александр Бродский. – В это время русские писатели высаживались мощным десантом в Пекине, чтобы принять участие в Пекинской книжной ярмарке, где Россия – главный гость.
Судя по сегодняшним сообщениям, в Москве наконец-то завершились многомесячные переговоры о продаже «Коммерсанта», предпоследней крупной газеты, независимой от государства. На закуску остаются «Ведомости»; их уже покупали структуры Владимира Потанина, но обожглись на хитром западном уставе и продали обратно. Роман Абрамович, на которого привычно указывали слухи (он теперь у нас как Пушкин, в ответе за все), оказался решительно ни при чем. Патриотический металлург Алишер Усманов выкупил издание у непатриотического бизнесмена Бадри Патаркацишвили. Который, в свою очередь, приобрел недостающие акции у совсем плохого бизнесмена Бориса Березовского. Теперь Усманов может гарантировать государству, что газета никогда не пересечет последнюю черту, не покинет пределы Запретного города. Государство, в свою очередь, может пообещать Усманову, что не тронет его владений, как тронуло владения г-на Патаркацишвили и некоторых других непонятливых миллиардеров. По крайней мере пока – не тронет.
Так теперь устроено наше медийное пространство, так теперь развивается российский капитализм. С чем его и поздравляем. Потому что не чекисты довели его до такого состояния. А он сам охотно довел их до состояний – своих. Презирая «пипл», который хавает что дают. «Фильтруя базар». Обособляясь от общества, посмеиваясь над идеалами, которые не могут быть выше, чем интересы. И полагая, что в Запретном городе можно отсидеться, если договоришься с его немногочисленными обитателями о правилах хорошего поведения.
В это самое время на другом конце земли, в Пекине, неподалеку от изначального, исходного Запретного города российских журналистов, писателей, а также издателей принимали в Доме народных представителей
Но все-таки расскажем о приеме.
Дом народных представителей построен в те достославные времена, когда в идею коммунистической империи еще верили, ее грозным величием внутренне (а не только внешне) восхищались, при мысли о ней трепетали – и передавали свой трепет в ясных архитектурных формах. (В отличие от нашего Дворца Съездов, возведенного в эпоху социалистического декаданса и полного упадка форм, отразившего окончательную утрату содержания.) Кто-то из членов российской делегации сравнил безграничное пространство, прошитое прямоугольными мраморными колоннами, со станцией метро «Комсомольская»; кто-то вспомнил о «Маяковской» и здании МИДа; нет, все еще масштабнее, величественнее и по-своему религиознее. Человек в таком объеме одновременно и мельчает, остро сознавая, какой же он крохотный и несамостоятельный, и возвышается. Потому что ощущает священную связь своей скукожившейся души с потрясающим величием империи. Его допустили на пир богов; сами боги сидят здесь же, рядом, за особыми столами, которые обносят отдельно, по правилам XIX века, в соответствии с чинами.
Принципиальная эклектика (египетский строй колонн, мусульманские орнаменты, европейская музыка, китайская манера поведения) лишь подчеркивает всеохватность происходящего. Соответствующим образом организовано и звуковое пространство; в зале тысячи полторы человек, а их голоса, постукивание вилок и позвякивание бокалов гаснут, растворяются в торжественной тишине, сквозь которую прорываются лишь голоса выступающих, многократно усиленные микрофонами. Переводчик тщательно воспроизводит манеру дикторов позднесоветских времен, интонирует свою речь в соответствии со съездовской стилистикой, и это тоже работает на общий эффект. Равно как поведение официантов: перед началом рассадки они стоят у столиков, как строй солдат на общей молитве; перед сменой блюд одновременно спешат к раздаточной и тут же образуют шеренги. На груди – таблички с номерами, никаких имен. Официант номер 123 456 разливает вино, официантка номер 654 321 ставит на крутящийся столик суп, официанты 456 123 и 321 654 меняют посуду.
Это не просто прием, это политическое действо. Смысл его не в том, чтобы кого-то в чем-то убедить или сделать заявку на будущее; смысл его в том, чтобы подтвердить незыблемость существующих основ и подчеркнуть неизменность ровного пути вперед. Присутствующие – не субъекты, но объекты торжества; от них ничего не зависит, зато они зависят от всего. И пускай некоторые несознательные немцы (кто ж еще) пришли на прием в демократических шортах, на них никто не рассердился: что значат эти несчастные шорты в сравнении с общим замыслом? Да и кто будет смотреть на немца? Все будут смотреть на потолки, подобные поднебесной, на колонны, образующие архитектурный ритм, в худшем случае – на официантов. Жужжи, мушка; кто ты такая, чтобы обращать на тебя внимание.
На таком приеме понимаешь, сколь разнообразен современный мир. Только что, три дня назад, я наблюдал встречу с господином Берлускони в рамках христианского фестиваля в Римини, который называется родным для нас словом «Митинг». (Подробнее о Митинге см. предыдущий текст.) Там тоже было грандиозное пространство – в зале до 8000 человек; все ждали лидера, намеренного объявить о начале нового политического сезона, о мобилизации либеральных и правых сил в борьбе с коммунистами и социалистами. Толпа волновалась; рядом с нами пожилые дамы экстатически вскакивали на стулья; молодежь, взявшись за руки, прыгала и скандировала: «Кто не прыгает с нами, тот коммунист!» Что неправда; мы, например, не прыгали, а коммунистами нас никак не назовешь. В аудитории – вольная энергия энтузиазма, в потоках которой начинаешь вибрировать почти физически.