Страшные немецкие сказки
Шрифт:
Ну и наконец, вариант типа 328. В мифе крахо (Бразилия) обиженный женой индеец покидает дом вместе с сыновьями и дочерью. Встретив на реке людоеда, братья превращаются в водоплавающих птиц и воруют у него рыбу. Девочка же, не таясь, подходит к людоеду, а тот влюбляется и предлагает ей руку и сердце. «Ты недостаточно разукрашен для жениха, — говорят братья. — Давай мы поджарим тебя на костре». Людоед соглашается и умирает в огне. Веселая семейка уходит, но девочка вспоминает о забытом у костра браслете. Она возвращается, роется в золе и достает оттуда возбужденный пенис людоеда. Это новоявленное чудовище, не нуждающееся, конечно же, в сапогах-скороходах, яростно преследует беглянку. Та пересекает реку на спине крокодила. Крокодил соглашается на роль перевозчика при условии, что девочка после оказанной услуги… нанесет ему оскорбление. Для «оскорбления» девочке явно не хватает опыта, поэтому крокодил в свою очередь гонится за ней, а она спасается благодаря не столь изощренным во вкусах страусу и осам. В мифе варрау девочка, оказавшись в похожей ситуации,
175
Леви-Строс К. Мифологики. Т. 1. С. 239; Т. 2. С. 211.
Мне не хотелось бы, читатель, навязывать тебе свое понимание «творческой романтичности». Ты вправе соглашаться и с Жирмунским, и с Леви-Стросом. Нам нужно лишь понять, насколько содержание этих мифов соответствует евразийским сказкам, связанным с инициацией. Предположим, что у предков цивилизованных народов были в древности подобные мифы. Тогда при переоформлении в сказку они должны были кардинально измениться.
Во-первых, из них должны были испариться все непотребства — помните жалобы Эстес на их отсутствие? Можно ли представить, чтобы Гензель спаривался с Гретель, ведьма домогалась Ивашко или Терешечку, а великан посылал вдогонку Молли Вуппи свой пенис? Не забудем, что сказки стали достоянием детской аудитории относительно недавно и следы разгула плоти вопреки христианскому влиянию (а большинство ученых признает языческие корни сказок) там должны были уцелеть. Но исландских шахмат и сватовства богатырей, право слово, маловато для такого заключения.
Во-вторых, сказки должны были сохранить как можно больше обрядовых деталей. Не только пресловутые глотание и извержение, не только сжигание и варка в котле, но и наркотическое и алкогольное опьянение, рвота и испускание газов, убийство через задний проход и, конечно, тот же секс: вступление в половую связь с участником обряда — один из самых устойчивых мотивов «первобытных» мифов [176] .
С другой стороны, налицо сходство побочных мотивов, например бегства во всех его подробностях: влезание на дерево, переправа через водоем, использование птиц. Лишь образы помощников сильно разнятся — трудно найти в Европе кого-либо подобного шаловливому крокодилу. Огонь занимает важное место и в евразийских сказках, и в мифах дикарей, но в первых ему придано сакральное значение. Он не просто сжигает тела или применяется в быту.
176
О важном месте рвоты в обряде свидетельствует такое вот "переворачивание" мифа арауканов: на Руси посвящаемый в колдуны залезал в пасть огромной лягушки; та его, как водится, извергала, а потом ее рвало. Неофит должен был съесть эту рвоту. См.: Никитина НА. К вопросу о русских колдунах. М.: Эксмо; СПб.: Terra Fantastica, 2002. С. 376. Если покопаться, уверен, отыщутся и случаи газовой атаки со стороны суровых руководителей обряда.
Главное же отличие заключается в отсутствии у дикарей страшного волшебного существа — ведьмы, чьи повадки не свойственны обычным людям.
Мертвее некуда
Дом ее ведет к смерти, и стези ее — к мертвецам;
никто из вошедших к ней не возвращается и не вступает на путь жизни.
Обратимся же к подлинным истокам образа красноглазой старухи и прежде всего к самому яркому его аналогу — Бабе Яге. Яга-дарительница и Яга-воительница нас волновать не будут. В сказках типов 327 и 328 они практически не участвуют.
Благодушие Яги несколько преувеличено отечественными исследователями. Если М.Д. Чулков и М.М. Забылин сопоставляли ее с древней богиней — «адским страшилищем», поившим жертвенной кровью своих внучек, то Рыбаков, склонный идеализировать старых богов, вслед за Проппом величал Ягу повелительницей зверей, подчеркивая ее доброжелательность. По подсчетам Новикова, положительная роль Яги зафиксирована не более чем в трети всех текстов с ее участием, в остальных она — противник и гонитель героев, воплощение лжи, зависти, хитрости (но и глупости), скупости, жестокости, вероломства и коварства [177] .
177
Чулков М.Д. Словарь русских суеверий. СПб., 1782. С. 270; Рыбаков БА. Язычество древних славян. С. 128; Новиков Н.В. Указ. соч. С. 175–176.
Ее имя подтверждает эту характеристику. По мнению М. Фасмера, Яга имеет соответствия во многих индоевропейских языках со значениями «болезнь, досада, чахнуть, гневаться, раздражать, скорбеть». Между тем jeza у сербов и хорватов — «ужас, дрожь, озноб», а у словенцев — «гнев»; jeze на старочешском — «ведьма, злая женщина»; jedza у поляков — «ведьма, злая баба, ярость»; jeza на старославянском —
178
Потебня А.Л. Указ. соч. С. 161.
На языке коми слово «яг» означает «бор, сосновый лес». Так именовали Яг-морта, человека звериного вида, жившего в лесу, промышлявшего разбоем и похищением людей. Пойманному чудовищу вбили в спину осиновый кол, а по другой версии, его сожгли живьем и пепел зарыли в землю. Вокруг кургана, служащего ему могилой, бродят призраки, а изнутри доносятся нечеловеческие вопли и завывания [179] . Сходство с Ягой несомненно. Сюда же отнесем болгарского Дядо Яга, съедающего непослушных детей. Тюркская, египетская, индийская и сибирская версии происхождения имени Яги кажутся мне сомнительными ввиду отсутствия в этих культурах соответствующего образа.
179
Зеленин Д.К. Указ. соч. С. 503.
Внешний облик Яги недвусмысленно говорит о ее сущности. Яга изображается в виде огромной горбатой старухи, дряхлой и седой, с длинным крючковатым носом и торчащими зубами. В одной древней повести сказано о Яге, что она «пресмуглая и тощая, семи аршин ростом… на обе стороны торчали, равно как у дикой свиньи, зубы аршина полтора длиной; притом же руки ее украшали медвежьи когти» [180] .
Где обитает Яга? Те, кто начитался Проппа, ответят: конечно, в лесу, на границе тридесятого царства. А вот и нет! О местности, где находится избушка Яги, в одних сказках почти ничего не говорится (таких сказок около половины), в остальных называются: лес; темный лес; густой лес; дремучий лес; «пусто кругом, не видать души человеческой»; непроходимый лес; лес и болото; «места пустынные»; места, где «конь по колена в воде, по грудь в траве»; болото; топкое болото; «ни стежки, ни дорожки»; чистое поле; «чистое место у моря». Иногда местоположение конкретизируется: в лесу «на воде у озера», у моря, у дороги, в тайге на лужайке, «возле дремучего леса», на лесной поляне. Отметим важнейший для нас факт: вода в не меньшей степени ассоциируется с Ягой, чем лес.
180
Новиков Н.В. Указ. соч. С. 177.
К тридесятому царству отнесена лишь дарительница, а похитительница детей, напротив, живет недалеко от людского поселения: на берегу реки, в близлежащем лесу, куда герои запросто отправляются за грибами. Порой Яга владеет яблоневым садом и богатством, переходящим затем к герою [181] . По наблюдению Новикова, на действиях похитительницы стоит печать деревенской обыденности, однако не в той степени, что у людоедок в мифах туземцев. Эта обыденность не простого человека, а деревенской ведьмы, которая, по словам С.В. Максимова, приравнивалась на Руси к Яге. Ведьма, как и Яга, живет в избушке на курьих ножках, где она, по олонецкому сказанию, вечно кудель прядет и в то же время «глазами в поле гусей пасет, а носом (вместо кочерги и ухватов) в печи поварует» [182] . Это некое существо в обличье бабы, живущее по соседству и копирующее человеческие манеры.
181
Новиков Н.В. Указ. соч. С. 136–137, 174.
182
Максимов С.В. Нечистая, неведомая и крестная сила. М.: Институт русской цивилизации, 2013. С. 656.
Прядение — одно из повседневных занятий Яги. Типичная сказочная коллизия — описание избушки на курьих ножках, в которой сидит одинокая женщина с веретеном [183] . По утверждению Н.В. Будур, именно Яга-пряха выполняет в сказке двойственную функцию: зла и страшна для тех, кто ее не почитает, но добра к тем, кто обращается к ней вежливо [184] . Такая двойственность наблюдается в основном в сказках типа 480. В остальных случаях пряха из избушки враждебна и прожорлива — помните Убыр, прядущую шерсть?
183
Криничная Н.А. Указ. соч. С. 470.
184
Сказочная энциклопедия. С. 33.