Страшные сказки
Шрифт:
Иду я дорогой, спешить, вроде, незачем. И опять меня любопытство разобрало. На краю, вишь, кузня стояла. Трофимка там робил. Перед летом-то работы много, но тут что-то совсем завечеровал мужик. А на кузнеца многое тоже наговаривают. Он, вишь, с огнём и с железом робит, дак черти, говорят, ему и помогают. Решил я крадом подглядеть, чем он таким в самое страшное время занимается. Подкрался к кузне, а заглянуть не с руки. Вот и залез на крышу, стал в щели заглядывать. Трофимка молоточком по наковальне постукивает, жар там у него пышет. Пригляделся: а он гвозди куёт - для обчества старается. Хотел я уже слазить с крыши, да тут на дороге тройка показалась
– Кого черти принесли в такую темень?!
А мужик слез у кузни, весь в кожу затянутый, вот она у его и поскрипывает, как сапоги.
– Ты, что ль, кузнец будешь?
– Ну, я. А ты что ж в такое время коней маешь?
– Не твоя это забота, Трофимка.
– Ишь ты какой выискался! Я тебя и не видывал, а ты "Трофимка". Мне все уважение оказывают, по отчеству величают, а ты выискался тут. Тьфу, пропасть!
– Ладно, хорош лаяться. Не собаки, чай. Возьмёшься для меня работу сделать?
– Недосуг мне. Другой работы навалом. Тебе, знать, ковать надобно коней-то. А у меня и без тебя голова болит, как бы со всем ко времени управиться.
– Да я тебе богато заплачу.
– На что мне твои деньги? Подавился бы ты ими.
– Не лайся, Трофимка. А то хуже будет, ежели просьбу мою не исполнишь.
– Ой, ой, напугал как! Самого соплёй перебить можно, а туда же - пугает. Ну что ты со мной сделаешь?!
– А вот гляди!
Тут возница прямо на глазах расти начал - уж выше крыши вытянулся. Взял он ёлочку за маковку, дёрнул легонько и так её зашвырнул, что и не видать было, куда упала. Трофимка со страху закрестился - понял, кто к нему в заказчики пожаловал.
– Ну, будешь ли ковать?
– Да куда от тебя, окаянный, денешься. Буду.
Мужик сразу простого росту стал. Наладился Трофимка с молоточком, гвоздями, подковки достал. У коренника ногу заднюю загинает да как заорёт вдруг!
– Не буду ковать, хоть режь меня! Там же нога человечья!
– Не твоя заботушка! Куй, тебе говорят! А не станешь - дак гляди, самого тебя, как ёлку, закину!
– Ладно, твоя взяла.
– Куй, куй, я уж и кошель приготовил.
Стучит Трофимка молоточком, а у самого из глаз аж слёзы катятся. Виданное ли дело - в человечью ногу гвозди вбивать! И коренник стоит, дёргает его во все стороны, плачет горючими слёзами - они у него аж с горошину сыплются.
Взялся кузнец за передние ноги. Ещё пуще зарыдал.
– Как же мне в руку-то человечью гвозди вгонять? За что ж мне такая мука?!
– Куй, куй давай! Твоё дело робить, а не глядеть, что под гвоздём. Присмотрелся я получше, в молодости-то глаз зоркий был. Господи, ужас какой! Рука-то крестьянская, узловатая, ладонь широкая. Это ж мука какая! Господь через то же прошёл. И ступни, и ладони ему гвоздями на кресте дырявили, а он терпел.
Закончил Трофимка работу. Возница в повозку взлетел, гикнул, свистнул, тройку без жалости нахлёстывает - вот кони и полетели, как проклятые. Вмиг не стало видать, только дорога загудела по-страшному. А Трофимка глянул - у ног его кошель тяжёлый лежит. Поднял он его, сказал только: "Господи, прости!" - взвыл дурным голосом и в канаву кошель забросил. А в канаве пыхнуло огнём. Чёртовы-то деньги, видать, не простые оказались.
Потом уж мне Гриша разъяснил, что там такое случилось. Возница, понятно, сатана и был. Он ведь на Пасху обязательно человека
Тогда-то я не понял, что это такое случилось, потом уж только. А ведь знак это мне был, чтобы не ходил в Кривой лог, чтобы не думал про цвет папора. А мне уж больно хотелось сапоги заиметь, вот дальше и пошёл. Дошёл до места, на пеньке пристроился. Сижу, жду, что дальше будет. А из лесу выходит мужик здоровущий. Как он появился, деревья сразу к земле загинаться стали. У меня аж мороз по коже пошёл, как в бане, когда с улицы в жар попадёшь. На мужика и глянуть боюсь.
– Зачем пожаловал, парень?
– Да не знаю, дяденька. Велено было явиться. Разговор, видать, какой-то до меня есть.
– А кто велел-то?
– Да голос был мне, видение. Старуха маленькая в сарафане да в платочке блазнила.
– Это уж сестрёнка наша. Голос-то про клады спрашивал?
– Про клады, про клады, дяденька. Я уж думал курочку с телёнком монетами рассыпать, а голос отговаривал.
– Что ж ты такой-сякой на чужой каравай рот разеваешь?! Ты эти клады зарывал? Ты заклятие на них ложил?
– Да где мне, у нас деньжищ таких никогда и не бывало.
– А что ж тогда покушаешься?
– Сапоги охота завести, чтоб со скрипом были, а денег недостаток.
– Будут тебе сапоги. Приходи на эту поляну в ночь на Ивана. Мы тебе тогда и цветочек укажем. Твоё дело сорвать и до дому унести. Понял ли?
– Да понял, понял, как не понять!
Сказал так, а мужика уже и нет нигде. До дому я бегом бежал, на крыльцо влетел так, что сбрякали ступеньки. Матушка поворчала малость, что топочу, как жеребец нехолощеный. А у меня на душе и радостно, и муторно - всё разом. Боюсь, как дальше всё сложится, и радуюсь, что деньжата на сапоги заведутся. Тут же меня и другие мысли одолели. Сижу, думаю, что бы ещё с цветом папора получить. Сапог-то одних мало показалось. Это бес к такому и подталкивал, управлял желаниями. Ну, думаю, заведу себе гармонь - гармонистам всегда завидовал. Ещё вина накуплю, чтобы угощать честной народ - меня тогда уважать все будут. И мельницу перекуплю, чтобы деньги никогда не переводились. Много я тогда напридумывал - самому сейчас удивительно, как такое в башку залетело.
А время-то к Иванову дню идёт. Стал я тут задумываться, как от нечистого духа оборониться. Я слыхал, что Евангелие читать надо, зачерчиваться. А когда сорвёшь цветок, ни с кем не заговаривать, не смеяться. Это, думаю, по силам окажется. А тут с матушкой беда приключилась. Она, вишь, заметила, что суседко, домовой по-вашему, косу ей плести зачал по ночам. Матушка у меня хозяйка была знатная - и стряпка, и скотница, - коровы у ей всегда обихожены были, в избе чисто. И суседко ей помогал по хозяйству робить. Мы как с работы вертаемся - в дому всё ладно, аккуратно. Удивлялись: кто ж это так старается? А ночами суседко матушку только тёплыми пальцами трогал, не давил её, как бывает. Это уж первейший признак, что доброе предрекает. Раз ещё косу заплёл. У нас так считается, что трогать её нельзя, иначе худо будет. Матушка и не трогала до поры. А тут корову новую во двор завели, я уж тебе сказывал, как это было.