Страшный дар
Шрифт:
– Быть может, он и был благословением для своей матери, но уж точно не опорой своему отцу. Нельзя злословить о тех, кто…
– …покинул мир людей.
– Истинно так, – согласился мистер Хант и облизнул губы, блеклые, в сухих чешуйках. – Он был юношей по-своему неплохим, но природный изъян души, нечто такое, что невозможно устранить воспитанием, перечеркивал все его достоинства.
– Какой изъян, сэр? – спросила Агнесс.
Мистер Хант наклонился к ней так близко, что она разглядела каждую красную прожилку в его глазах. Выглядел он таким усталым и печальным, что на мгновение
– Он был лжецом.
Откинувшись на стуле, мистер Хант щелкнул суставами пальцев и продолжил:
– Он утверждал, будто я третирую его мать, хотя я обращался с ней со всем тем уважением, на которое она могла рассчитывать. В ее-то обстоятельствах. Но вместо того, чтобы платить добром за добро, мальчишка жаловался на меня соседям, как-то раз даже констебля домой привел, чтобы он со мной побеседовал. Констеблю потом пришлось извиниться за то, что поверил выдумкам лживого мальчишки, но, так или иначе, мы оба были поставлены в крайне неудобное положение. С годами к его скверному, невыносимому поведению прибавились другие проступки: неряшливость и леность, дерзость по любому поводу, мелкие кражи, побеги из дома… даже поджоги, – осекся мистер Хант.
В его молчании Агнесс не почувствовала притворства, и ей вдруг захотелось, чтобы прав оказался он, а не его сын. Чтобы ничего из того, о чем рассказывал ей Ронан, никогда не происходило на свете – ни с ним, ни с его матерью. «Всего лишь досужие выдумки», – подхватил тихий голосок, отвечающий за сохранность нервов, и цепляться за правду сразу стало труднее. Правда обжигала и разъедала, будила среди ночи, стояла над душой, как строгая наставница, и мешала развлекаться. И как не податься навстречу лжи, если улыбка ее так участлива, а вкрадчивые пальцы врачуют рубцы, оставленные бичом ее соперницы?
«Быть может, Ронан не лгал, но, конечно, преувеличивал», – продолжал напевать голосок.
– Я делал для него все что мог. Я дал ему образование, он рос как маленький джентльмен, хотя далеко не всякий пэр счел бы джентльменом меня, его отца, и впустил бы меня в парадную дверь. Потому как мой отец был башмачником, а мне, чтобы заработать денег на обучение, приходилось в отрочестве рыть каналы. Зато Роберт всем был обеспечен. Мой сын… если это вообще был мой сын! – выкрикнул он с внезапной злобой.
Вздрогнув, Агнесс сделала рывок, выбираясь из сладостной, умиротворяющей пучины. И все раны открылись и начали кровоточить.
– Простите, мисс Тревельян, мне не стоило…
– Отчего же, продолжайте, – милостиво разрешил мистер Линден. – Агнесс, положи мне еще кексу.
То ли его предложение, то ли его аппетит, абсолютно неуместный в данных обстоятельствах, но что-то в поведении пастора окончательно разозлило мистера Ханта. Он даже вскочил.
– Вы совсем выжили из ума! О таком нельзя говорить в присутствии барышни.
– Правда?
Мистер Линден сложил ладони под подбородком и погрузился в раздумья, но минуту спустя вздохнул разочарованно.
– Мистер Хант, я прокрутил в голове все возможные варианты, как избавиться от мисс Тревельян, но ни один из
– Вы насмехаетесь надо мной, сэр?
– Что вы, сэр, что вы! Я о вас забочусь. Агнесс, налей нашему гостю еще чашечку. Хотя он так ничего и не выпил. Тогда не наливай.
Скрипнул стул. Мистер Хант опустился на место и продолжил, стиснув под столом скатерть.
– Горько говорить такое о своем сыне, но, возможно, он был предназначен к погибели. Знаете ли, мисс Тревельян, я был воспитан в вере, что некоторые создания Божии по самой своей сути лишены благодати, что они прокляты еще до своего появления на свет. В порыве безрассудства мне случилось восстать против этих постулатов… потому что они казались мне несправедливыми, – сказал он едва слышно. – Потребовалось немало лет, прежде чем я вновь уверился в их правоте.
– Как можно определить, что кто-то предназначен к погибели?
– В точности это знает только Бог, однако смерть человека может поведать о многом. Если он умрет дурной смертью, корчась от боли, проклиная весь свет, не раскаявшись в своих грехах…
Легкие Агнесс обледенели, подернулись инеем изнутри. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.
– У Роберта была дурная смерть? – просипела она.
– Очень дурная, – кивнул мистер Хант.
– Ему было… больно?
– Его мукам не было конца.
Агнесс вскочила, и на нее тут же посмотрели две пары внимательных глаз.
– Мне нехорошо, – прошептала она. – Мне нужно прилечь.
Но поспешила она не в спальню, а к воротам, не захватив ни капора, ни шали, и побежала так быстро, что слезы не успевали стекать по щекам – их сдувало ветром.
3
Вопреки ее опасениям, Ронан ничуть не испугался, услышав, что отец уже похоронил его у берегов Африки. Единственным его огорчением было то, что тетушка Джин, которой он уже успел придумать эпитафию, даже не думала устраивать рандеву со святым Петром.
Но, так или иначе, дальше ждать было нечего. Видение лечебницы для умалишенных, со вбитыми в каменный пол цепями и визжащими узницами, в одночасье стало картиной идиллической, почти что пасторалью. Мистер Хант приготовил для Мэри другую расправу. Совсем скоро в «Таймс» появится некролог миссис Хант, наверняка краткий, потому что для клише вроде «примерная жена и мать» там не будет места. Пора бежать. Но перед окончательным побегом Ронан собирался навестить отчий дом.
Мысли о сундуке, в котором спрятаны бумаги, приоткрывающие завесу тайны над прошлым Мэри, не давали ему покоя. От возражений Агнесс он отмахивался. Бесспорно, отец выставит охрану и у ворот, и у всех входов-выходов, а у двери кабинета посадит мастифа. Окна, конечно, давно уже закрыты железными ставнями. Это ничего. Если понадобится, он пророет под забором подземный ход, спрыгнет с крыши, передушит охрану голыми руками или еще что-нибудь сымпровизирует в последний момент.