Страшный Тегеран
Шрифт:
Измученный несчастьями, Джавад грустно сказал:
— Ах, ага, судьба и бедность меня до того прижали, что если бы мне теперь предложили участвовать даже в преступлении, я и то согласился бы. А по вашему лицу вижу, что помочь вам — не только не преступно, а, может быть, даже и благородно.
— Верно, Джавад, ты правильно понял. Для дурной цели я не пошел бы на такое дело. И не ради удальства иду на такие поступки. Сердце мое заставляет меня...
Джавад воскликнул:
— Не объясняйте, ага. Я уже разобрался; знаю — вы влюблены и несчастны.
Молодой
— Да, Джавад, ты не ошибся... Ну, и теперь, когда ты это знаешь, ты все-таки готов? Окажешь мне содействие и помощь?
— Ага, — ответил Джавад, — я не только готов, но для успеха вашего дела, я не остановлюсь ни перед какими жертвами. Неизвестный тогда сказал:
— В таком случае иди к матери и скажи ей, что ты нашел себе место слуги, что хозяин твой хочет выехать из Тегерана в путешествие и берет тебя с собой. Дай ей денег.
— В самом деле, ага, придется ехать? — спросил Джавад.
— Возможно. Может быть, даже завтра придется ехать. Но путешествие долго не продлится. А об отъезде придется ей сказать потому, что ты будешь и день и ночь при мне. Скажи, что уезжаешь.
— Хорошо, ага, но ведь им нужно будет каждый месяц высылать деньги, — заметил Джавад.
— Это уж моя забота. Пока иди. А завтра в шесть часов утра приходи ко мне.
И молодой человек прошептал Джаваду на ухо адрес.
— Понял?
Джавад кивнул головой.
Темнело. Джавад поднялся и, попрощавшись с неизвестным, ушел; поднялся и тот, и двинулся в противоположном направлении к выходу из этого грязного квартала. Пройдя десятка три разных переулков, он выбрался наконец к началу базара, против кофейни Канбер. Здесь он позвал извозчика и, усевшись на дрожки, блестящим видом своим совершенно не гармонировавшим с его бедной одеждой, двинулся к северной части города. Проехав Хиабан Насерие, Лалезар и Хиабан Саади, дрожки остановились возле городских ворот Дервазэ Доулет. Здесь незнакомец сошел. Вступив в улицу напротив и подойдя к огромным, окрашенным в синее воротам какого-то дома, постучал. Дверь открылась и быстро закрылась за незнакомцем.
Глава третья
КТО ЭТОТ НЕИЗВЕСТНЫЙ?
За десять лет до этих происшествий, в полуденные часы весеннего дня, когда воздух чист и прозрачен, в одном из северо-западных кварталов Тегерана, в прекрасном саду, осененном стройными кипарисами и украшенном клумбами разнообразных цветов, нежных, как лица пери, на площадке перед дворцом играли двое детей — мальчик и девочка.
У девочки были золотистые косы, голубые глаза и белое лицо с тонкими губами и красиво очерченным носом. Она с увлечением отдавалась игре.
Мальчик, со своими каштановыми кудрями, тонкими чертами лица и светлыми бровями, был несколько похож на нее. Его лицо, озаренное таким же восторгом, светилось понятливостью и умом.
На террасе дворца беседовали две дамы.
Одна из них, та, что постарше, — среднего роста. У нее бледное скучающее лицо. По лицу видно, что она не одарена особой понятливостью; чтобы провести ее, не нужно даже тратить много слов.
Другая — стройная,
Она говорила:
— Посмотрите, ханум Ф.., как дети любят друг друга.
Первая ответила:
— Да, ханум, это так. Ваш сын и моя дочь друг к другу неравнодушны. Когда приходит ваш сын и пока он не уйдет, Мэин минутки не посидит спокойно.
— Пусть бог даст, чтобы эта привязанность когда-нибудь послужила счастью вашей дочери и моего сына.
Ханум Ф.., слегка скривившись, сказала:
— Посмотрим уж, что бог даст.
Тогда вторая, точно пожалев, что высказалась, быстро сказала:
— Вы, ханум, не волнуйтесь напрасно: мой сын не причинит вам беспокойства, и ни он, ни я никогда не сделаем вам такого предложения.
Ханум Ф... сказала:
— Нет, ханум... я-то хотела бы, чтобы это осуществилось. Но что я поделаю с мужем? Он бесконечно честолюбив и... я боюсь, что, когда придет время, он не окажет нам содействия.
Вторая дама грустно промолвила:
Слава богу, мы пока об этом не думали, да и впредь, если наши обстоятельства будут такие же, ни за что не будем думать. Слова эти задели ханум Ф...
— Ну, этот вопрос не так уж важен. Иншаала, в свое время это дело устроится по-хорошему... — И, быстро переменив интонацию, она сочувственно прибавила: — В самом деле, посмотрите только на этих ребят, как они расшалились. Ничто не может отвлечь их от игры и заставить заняться чем-нибудь другим.
Вторая дама, почти не слушая, что говорит собеседница, машинально ответила:
— Да, да, действительно...
Ханум Ф... и вторая ханум — родственницы; вторая ханум — жена брата ханум Ф...
Что касается ханум Ф.., то она замужем за человеком, принадлежащим теперь к высшему кругу. В молодости у этого человека не было ни гроша. Но при помощи всяких мошенничеств он составил себе то, что называется «независимым состоянием», и сейчас имеет от пятнадцати до двадцати тысяч туманов годового дохода. Само собой разумеется, что подобные люди, добравшиеся после тысячи неудач и бесконечных хлопот до высоких ступеней, забывают о своем прошлом, они ненавидят это прошлое до такой степени, что не желают знать даже своих братьев, которым не повезло и которых судьба лишила богатства. Они заняты другим. Дав кому надо крупную взятку, как это приличествует современному персу, такой человек занимает важный государственный пост, становясь одним из крупных воров какого-нибудь министерства и значительным начальством.
Супруга и наложница его, ханум Ф.., — хотя и не столь алчная и ловкая, как ее «великий» супруг (в этой области она не может с ним равняться), — является настоящей персидской женой: не понимая ничего ни в житейских, ни в общественных делах, она не знает иного мира, кроме своего дома и общества воров — сподвижников своего мужа, — презирая всех остальных людей.
Двенадцать лет назад, когда она жила в доме у своего брата, к ним приехали несколько дам. Поев фруктов и выпив шербета, они уехали, а через три дня она услышала от служанок: