Страшный зверь
Шрифт:
Турецкий, заплатив за ужин, уходил последним. Он знал, что «ребята» подстрахуют Валю при необходимости, и потому сам внимательно следил за публикой в холле – немногими из тех, кто предпочитал эту тихую гостиничку, либо вкусный и не слишком дорогой ресторан при ней. Но никого подозрительного ни здесь, ни в холле он не обнаружил. Вполне возможно, что их временно оставили в покое. Или нечаянно потеряли из виду, но ненадолго, в этом можно было не сомневаться. Саша по себе знал.
Войдя в номер и закрыв его на ключ, который по въевшейся привычке оставил в скважине, он обнаружил, что Валя была готова решительно ко всему, но только не возвращаться, как договорились,
Нет, не смог он всерьез противостоять ее козырному аргументу, который сам же перед ней, кстати, и обозначил: разрешается сладко целоваться, но не более. А что там – более, и что – менее, кто определит, в конечном счете? Это уже – личная инициатива каждого. Вот так, и даже не думай сопротивляться, Сашенька! Хорошо, как ты сказал, и начнем с поцелуев, женщина только об этом и мечтает всю жизнь…
Лежавшая в кровати, Валя резко обернулась к нему и уставилась большими в полутьме, глубокими глазами. Они некоторое время смотрели друг на друга в упор. Потом она поднялась и села, медленно спустив свои роскошные ноги с кровати. Откинула простыню, и сомнения Александра на этом ее жесте закончились. Полностью обнаженная, будто уверенная в магическом действии своего тела, она пошла к нему, а он, не спуская с нее остановившегося взгляда, стал торопливо раздеваться. Потом они легли рядом, и Валя прижалась к нему горячим животом и почему-то ледяными ногами. Но уже через мгновение она решительно просунула под его голову гибкую, требовательную руку и, глубоко вздохнув, с отчаянным стоном впилась в его губы своими, источавшими сладковатый, ароматный привкус…
Кажется, мужчины все же немного перестарались, помогая красивой женщине освободиться от мрачных мыслей и скверного настроения. Она, конечно, ожила, посчитав, вероятно, что никакими слезами горю действительно не поможешь, значит, незачем и ставить перед собой невыполнимые задачи. Однако каким же прекрасным оказалось вдруг стремительное продолжение слишком затянувшегося поцелуя!.. Наверное, они оба уже слишком долго и нерешительно приближались к этой цели, потому что времени на размышления – так это или не так, хорошо или плохо? – они себе не оставили. Кинулись друг в друга с такой страстью, словно только и жили до сих пор сплошным ожиданием…
Пропал Турецкий…
Знал ведь заранее, что сопротивление бесполезно. И сам не желал сопротивляться. Да и как тут будешь, если, не отдавая себе отчета, он рванулся навстречу этой желанной женщине с потрясающей фигурой валькирии и «критической массой» нерастраченных эмоций? Уже не помня себя, сграбастал ее обеими руками, отдаленно услышал, как она снова призывно застонала, отчаянно забилась, и только тогда почувствовал, с какой медленной, томительной мощью, изогнулось под ним ее раскаленное, сильное тело…
Пропал, одним словом. Потерял себя, утонул, растворился, расплавился в желанной женщине…
Где-то около двенадцати, когда Саша и Валя, так и не разжав объятий, меньше всего думали о своих преследователях, в номере раздался телефонный звонок. Турецкий с недоумением посмотрел на аппарат, потом на расслабленную женщину, глаза которой в полутьме прикрытого салфеткой ночного светильника, светились «божественным» внутренним огнем, и поднял трубку. Он услышал торопливый и задыхающийся, словно от быстрого
Первая мысль была такой: она с ума сошла от вспыхнувшего в недобрый час желания. Но скороговорка не совсем разборчивых слов, произносимых с придыханием, заставили Александра Борисовича напрячься.
– Владимир Афанасьевич, – почти рыдала от переполнявшей ее любви к постояльцу и от страха за его драгоценную жизнь хозяйка гостиницы, – приходили двое, проверяли списки проживающих в моей гостинице. Документы у них были из милиции. Но никто, кроме вас, их почему-то не заинтересовал. Они уже хотели стучаться к вам, но я заявила протест, указала на время посещения… Это противозаконно, пусть предъявят ордер на обыск. Ведь так у меня все постояльцы разбегутся! Я ни слова не сказала, с кем вы, Володя, а им пригрозила, что немедленно позвоню дежурному по городу, я знаю его телефон. А потом захотела еще вызвать и свою охрану. И они ушли, почему-то ругаясь. А может, это не милиция, а бандиты?! – пронзительным шепотом «высказала» она догадку.
– Спасибо, дорогая моя! – с чувством произнес Турецкий. – Не знаю, как вас благодарить! Поверьте, я не забуду оказанной вами услуги, поистине драгоценной для меня! До завтра, дорогая! – тоже с придыханием воскликнул он, и Валя посмотрела на него с откровенным изумлением:
– Это кто у тебя дорогая?!
«О-о, первые сцены ревности!». Но Александр, призвав все свое актерское мастерство, в комических красках описал свой разговор с хозяйкой при вселении в гостиницу. Дождался, когда Валя рассмеялась, и тут же стал серьезным:
– Валюша, милая моя, это очень неприятный симптом. То, что они нашли меня, – в порядке вещей. Мы об этом сегодня уже говорили. Но я совсем не хочу, чтобы при моих контактах с ними присутствовала ты – даже в качестве невольной свидетельницы. Это очень опасно. Поэтому рано утром, когда нормальные люди еще спят, я тебя отвезу домой, где ты и доспишь, – он с юмором посмотрел в ее глаза, – потерянное ночью время. Позвоним маме и предупредим. И в машине, запомни сразу, ни слова! Не исключаю, что они поставили в ней «прослушку», мы говорили с ребятами, если ты помнишь. А Коля просто физически не мог проверить ее…
– Ничего страшного, помолчим, если надо. Главное, что ты – со мной рядом…
– Слушай, а ведь у нас с тобой осталось не так уж и много времени, – с досадой сказал он, поглядев на часы, чтобы узнать, сколько времени до рассвета. – А мы ведем себя, словно ненормальные, оголодавшие дети, дорвавшиеся, наконец, до запретных сладостей!..
– Тогда не теряй его, – резонно укорила она. А потом, немного позже, добавила уже рваным, стонущим шепотом: – Я знаю, что веду себя неприлично, наверное, даже отвратительно, Саша… так нельзя, конечно, и завтра жуткий день… но иначе я просто не могу… я умру, я не выдержу, родной мой… я ужасно боюсь покойников… прости меня, пойми…
И он верил ей: Валя не лукавила, она действительно задыхалась от страсти, боясь вслух выражать свои эмоции. И дело тут, вероятно, было не в том, что она, наконец-таки, оказалась в объятьях человека, в которого была влюблена еще бог весть когда. Точнее, не только в этом, как понимал Саша. Но вот другого, более важного, он никак понять не мог: почему Гера был с женой так скуп на ласки, на любовь? Да еще с такой женой! Неужели его ревность, если он каким-то образом догадался о тайной любви Вали, доходила до такой крайности? Но ведь это же просто глупо! А самого Геру многие считали умным и проницательным человеком… И вот – поди ж ты! Странно…