Страсть Дариуса
Шрифт:
Он этого не сделал. И эгоистичная часть ее хотела, чтобы он приказал ей сказать, что она любит его. Она удивилась, почему он этого не сделал, и нахмурилась. Он попросил ее сказать ему, что она хочет от него детей. Почему не это?
Тогда Марианна притихла и замерла, размышляя до тех пор, пока не поняла причину. Дариус не хотел, чтобы она говорила это. Если и было что-то, что она знала о Дариусе, так это то, что он действовал в соответствии со своими желаниями. Он знал, чего хочет, и у него не было проблем с тем, чтобы озвучить это или потребовать. Итак, оставалась только одна возможность. Он не хотел от нее любви.
***
В первый раз, когда он произнес эти слова, он едва ли отдавал себе отчет, так часто они крутились в его мыслях. Однако на этот раз Дариус полностью осознавал, что его заявление не было ответным, и боль от этого осознания была мучительной. Он заметил, как она нахмурилась, и почувствовал ее напряжение, и это причинило еще большую боль.
То, что привлекло и заманило его в ловушку с самого начала — иее покорность. Он мог приказать ей что-то делать, говорить слова и обдумывать идеи, и она это сделала бы, но он не мог приказать ей сказать, что она любит его. Даже физически. Потому что, если сделает это, то, возможно, никогда не узнает, сказала ли она эти слова только для того, чтобы доставить ему удовольствие. Наверное, он никогда не узнает правды, но мужчина просто не смог бы вынести, если бы она сказала ему, что любит его, хотя на самом деле это было не так. Просто не мог вынести мысли об этом. Он поклялся, что больше никогда не скажет ей этого вслух.
Глава 13
Горе
Так они прожили вместе много недель, пока не умер отец Марианны. Мистер Джордж проглотил собственную рвоту, когда потерял сознание от избытка выпитого. Дариус был тем, кто сказал ей об этом и держал ее, пока она выплакивала свое сердце. Благодарный за то, что Марианна была избавлена от бремени обнаружения смерти своего отца, он находил утешение хотя бы в этом. Эта сомнительная «честь» досталась экономке мистера Джорджа, которая нашла его замерзшим и уже окоченевшим в постели.
Марианна, конечно, горевала из-за того, что последний член ее семьи умер, причем при печальных обстоятельствах. Дариус переживал за Марианну, желая облегчить ее боль. Несмотря на все то, что он не одобрял мистера Джорджа, он все еще был отцом его жены, и она любила его. У нее были теплые воспоминания о нем из детства.
Вид того, как она скорбит на могилах своих родителей, разрывает ему сердце. Такая печально красивая, полностью одетая в угольно-черное, единственными цветными точками были ее голубые глаза и жемчужное распятие, которое он ей подарил, — образ Марианны, который он никогда не забудет.
Дариус видел, как Марианна скучает по своему отцу, и начал беспокоиться. Он беспокоился, что у Марианны больше нет причин нуждаться в нем. Не было необходимости напоминать о том, как он завоевал ее. Она пожертвовала собой, чтобы спасти своего отца. Дариус знал это. Что ж, ее отец больше не нуждался в спасении. Он был мертв. И из-за этого Марианна на самом деле больше не нуждалась в Дариусе.
Возможно, он ей и не нужен, но она застряла с ним, потому что он никогда бы ее не отпустил. Сама идея была невозможна. Она была его драгоценной Марианной, которую он любил больше всего на свете, женой, которую
Любовь иногда не входит в наши планы, но в сердечных делах редко идет что-то по плану. На самом деле это было просто. Он любил Марианну и сказал ей об этом. Услышать ответное чувство было его самым заветным желанием. Не раз он говорил ей об этом, и боль от отсутствия ответа на эти слова была острой.
Однако Дариус не знал, что мог с этим поделать. Он все так перепутал и теперь был так запутан, что чувствовал себя марионеткой на веревочках.
Была мысль, что Марианна, возможно, беременна. Они занимались любовью почти каждый день, и она никогда не испытывала к нему неприязни. Ни разу. Страх, что она может возмутиться тем, что привязана к нему, напоминал о его собственных родителях. Он горячо молился, чтобы она приняла ребенка. Марианна была бы любящей матерью, подумал он, совсем не такой, как его собственная. Это было одной из причин, почему он выбрал ее…
После похорон Марианне начали сниться кошмары, и она просыпалась ночью с плачем. Дариус всегда обнимал ее, что-то успокаивающе говоря, пока она снова не засыпала. Сказанные слова по-итальянски, казалось, помогали.
Марианна, казалось, не помнила, что она кричала в темноте или что говорила, но Дариус слышал каждое слово, когда прижимал ее дрожащее тело к своему, оплакивая того, кого она нежно любила и кто теперь был потерян для нее. Она произнесла это имя с сожалением и тоской. Имя, которое она выкрикнула в темноте, было… Джонатан.
***
…Шквал возник из ниоткуда. Джонатан! Она побежала к морю так быстро, как только могли нести ее ноги. Ужас, колотившийся в ее груди, пересилил растущую потребность легких в кислороде. Их лодка перевернулась в полосе прибоя. Она считала мальчиков. Всего два мальчика! Джонатан? Неееет… это не может быть правдой! Где мой Джонатан? Боже милостивый, нееееет! Прости, прости… прости, Джонатан…
— Тссс. Марианна, тебе снится дурной сон. Дорогая, я здесь. — Его губы коснулись ее лба. Сильные руки гладили ее по спине.
— Дариус? — Она быстро проснулась, охваченная паникой, вся в поту, дрожа в его объятиях.
— Да, дорогая. Теперь все в порядке. Тебе приснился сон… снова.
Расслабившись в его объятиях, она начала осознавать реальность.
— Прости, что побеспокоила тебя. Не знаю, что со мной не так.
— Думаю, тебе грустно, и ты скучаешь по тем, кого ты любила и потеряла.
— …Вероятно, ты прав, Дариус.
— Джонатан? Ты скучаешь по нему? — Его голос был низким и отрывистым.
— Ты знаешь о Джонатане?
— Это его имя ты выкрикиваешь во сне, Марианна. Ты любила его.
— Очень сильно. Я любила Джонатана больше всех. Он был моим светом…
— Понимаю… ты скорбишь о нем, — прошептал он.
— Я верю, Дариус.
***
13 августа 1837 года
Дариус знает о Джонатане. Я выкрикивала его имя во сне. Папа был последним, кто разрушил мою семью. Все они теперь безвозвратно исчезли. Я бы тоже исчезла, если бы не Дариус. Не было бы ради чего жить. Я должна сказать ему… и мне придется смириться со своим великим грехом, раз и навсегда.