Страсть и цветок
Шрифт:
— Какой кофе вы предпочитаете — французский или турецкий? — спросил князь, когда со стола убрали десерт.
— Чашечка турецкого кофе пришлась бы в самую пору, — отвечала мисс Андерсон.
— А вы, мадемуазель? — обратился князь к Локите.
— Всю жизнь мечтала отведать настоящего турецкого кофе, — улыбнулась она.
Князь подал знак, и слуги внесли поднос с кофе, поставив его на столик у дверей. Затем они унесли стол, за которым проходила трапеза.
Мисс Андерсон пересела в более
— Я принесу вам кофе, — сказал князь, — и рюмочку ликера.
— Нет, нет, — запротестовала мисс Андерсон, — мне уже больше нельзя. И кроме того, ваше высочество, нам пора удалиться.
— Только после того, как мы покончим с ужином, — ответил князь. — И скажите на милость, какой же ужин в Париже не кончается кофе с ликером?!
Подхватив чашечку без ручки, помещенную в золоченый, усыпанный изумрудами сосуд, и рюмку с ликером, он поставил их на маленький столик вблизи мисс Андерсон.
— Этот кофейный сервиз бесподобен, — произнесла мисс Андерсон, поднося к глазам золоченый сосуд с изумрудами.
— Он был подарен мне турецким султаном, — пояснил князь. — И кстати, только оказавшись в Константинополе, я наконец понял, как следует готовить турецкий кофе.
— Кофе и впрямь восхитителен, — похвалила мисс Андерсон.
Отпивая глоточками кофе, она потягивала ликер и вновь вкушала волшебный напиток.
Локита, едва притронувшись к своему кофе, решила не торопиться, ибо не сомневалась в том, что, как только она покончит с этим удовольствием, Энди немедленно принудит ее к возвращению, чего ей в данную минуту отнюдь не хотелось.
Необъяснимое волнение охватило ее во время этого ужина с князем. Пусть он почти все внимание уделял одной только Энди, а на нее ни разу и не взглянул.
Пытаясь изыскать способ продлить визит, Локита решилась на вопрос:
— Вы не будете возражать, если я еще разок осмотрю ваши сокровища?
— Прошу вас. — Князь поднялся и бросил выжидательный взгляд на мисс Андерсон, словно бы опасаясь еще раз услышать от нее пожелание отправиться домой.
Та, однако, раскинувшись в благодушной позе в своем кресле, лишь улыбнулась в ответ.
Ничего не сказала Энди и тогда, когда Локита подошла к столу, уставленному табакерками, которые она успела уже разглядеть до ужина.
Пока она любовалась ими, князь встал позади нее, и от этой близости по ее телу пробежала короткая дрожь.
— Как много прекрасного у вас в доме! — произнесла она, чувствуя себя вынужденной что-то сказать.
— Самое прекрасное, что здесь есть, — это ты!
Она была так поражена, что повернулась, желая взглянуть ему в лицо. Он остановил ее взгляд своим. Отвернуться теперь было невозможно.
— Прошу тебя, присядь. Нам нужно поговорить.
Локита
Князь проследил за ее взглядом.
— Нередко случается, — сказал он, — когда, испытав умственное или физическое перенапряжение, человек внезапно засыпает.
С этими словами он взял Локиту под руку и подвел к диванчику, стоящему близ открытых стеклянных дверей, из которых виден был сад.
Она присела, и он опустился рядом, расположившись бочком, чтобы не спускать с нее взора.
— Как ты прекрасна! — произнес он своим низким бархатным голосом. — Немыслимо, непостижимо прекрасна…
Локита залилась краской.
— Я бы хотела… поблагодарить ваше высочество за корзину с орхидеями, которую вы мне прислали…
— Однако ты оставила их в своей гримерной!
— Мисс Андерсон… посчитала, что ваш подарок… оскорбителен… Но я знаю, вы вовсе не хотели… чего-то подобного… но она почему-то… рассердилась.
— И была права! Это действительно оскорбление! — возвестил князь.
Локита ошеломленно взглянула на него. Он продолжал:
— Было оскорбительно с моей стороны полагать, что бриллианты могут стать достойным тебя украшением, тогда как на самом деле я желал бы снять с небосвода звезды и сделать для тебя из них ожерелье…
Звуки его голоса, казалось, посылают Локите сгусток могучего чувства, заставляющего трепетать все ее существо.
— Только из лучей солнца сплету я венок, достойный твоих волос, — говорил он и вдруг с необыкновенной страстью воскликнул: — Локита! Посмотри, что ты со мной сделала!
Не только отвести взгляд, но и дышать, казалось, стало теперь невозможно.
— Твой танец подобрал ключик к сокровенным тайнам моей души, — сказал князь, — я увидел тебя и понял, что всю жизнь искал только тебя. Я хочу тебя, Локита! Хочу тебя так, как никогда не хотел ни одну женщину, и все же… я боюсь…
— Бо…итесь?
— Ты — цветок, — произнес он. — И если я надломлю тебя, ты увянешь…
Локита с трудом перевела дыхание, но говорить была не в силах. И тогда князь с неизъяснимой нежностью взял ее руку, лежащую до того на коленях, и задержал в своей ладони.
Он разглядывал эту руку, эти длинные утонченные пальцы, способные выразить так много одним-единственным жестом, эту крошечную, мягкую, розовую ладошку, на которой судьба оставила свои письмена.
Потом он прижал эту руку к своим губам.
Он не целовал ее, он лишь гладил ее губами, проводя ими вдоль каждого ее пальца, потом — вокруг тыльной стороны ладони и вновь возвращаясь к запястью.
Когда ее трепет передался ему, он спросил:
— Ты что-то сейчас почувствовала?