Страсть и скандал
Шрифт:
Несмотря на жару, юные кузены и кузины, находящиеся на ее попечении, были в восторге от прогулки. Вырвавшись на свободу за пределы английского гарнизона с его строгостями и ограничениями, они с восхищением разглядывали базар — Артур и Алиса убежали далеко вперед, а Шарлотта с маленьким Джорджем делали свои открытия, держась поближе к няне.
Катрионе все нравилось — и жара, и краски. Обжигающее весеннее солнце приятно грело кожу. Как хорошо было почувствовать горячие солнечные лучи после холодных пронизывающих дождей ее последнего путешествия из Шотландии.
— Только посмотри, Кэт! — Кузина Алиса
Катриона улыбнулась. Приятно разделить с девочкой ее простую радость. Именно для этого и явилась она в Индию — найти хоть немного радости. Останься она в Шотландии — и ее жизнь стала бы сокрушительно бесцветной, а здесь она могла найти утешение среди тех родственников, что у нее еще оставались. Смягчить боль, которая только начинала утихать. Убежать от неизбежного горя.
Забыть.
Она отправилась в плавание к берегам Индии и к тетке, леди Саммерс, не спрашивая позволения, ни словом не предупредив даже о своем приезде. Не было времени. Кроме того, она не могла ждать и не могла рисковать — вдруг они откажут ей в гостеприимстве? Денег хватало лишь на проезд в один конец, а времени — лишь на этот, с замиранием сердца, бросок жребия. Отец говорил, что лорд Саммерс — сын герцога и его семья наделена всем тем, чего нет у Катрионы, то есть богатством, властью и влиянием. Ужасный риск — отдать себя на милость родственников, но Катрионе больше некуда было пойти. Некуда больше бежать.
Но она искала не только возможности исчезнуть. Это был шанс начать заново. Стать частью семьи. Вернуть радость жизни в обществе непослушных и любящих детей.
И вот сейчас, когда она стояла посреди суеты базара, наблюдая за непослушными детьми, появился вдруг он. Ехал во главе каравана лошадей, копыта которых выбивали дробь на плотно утоптанной дороге, точно видение из книги сказок; загадочный принц, воплощение волшебства и коварства — на голове тюрбан, широкие одеяния развеваются, плисовые широкие шальвары закрывают верх сапожек из мягчайшей кожи винно-красного цвета.
Афганец или пуштун, догадалась она, вспоминая, что вычитала в книгах об этих воинственных племенах с севера: его поясной ремень ощетинился старинными кинжалами и пистолетами. Выглядел этот мужчина просто ошеломительно. Пронзительные ярко-зеленые глаза составляли странный контраст с кожей цвета темной карамели. Но именно улыбка, ослепительный промельк белоснежных зубов в окружении темной бороды — вот что поймало ее в сети точно рыбу. Насмешливая понимающая улыбка. Она была у него наготове — ее обладатель шел навстречу радостям жизни, любым удовольствиям, которые оказывались в опасной близости от его цепких рук. Столь сокрушительна была сила его улыбки, что каждый, кто видел ее, не мог не засмеяться, и Катриона тут же поняла, что ее губы тоже улыбнулись, очутившись в безнадежном плену заразительного энтузиазма этого человека.
— Кто он?
Айя по имени Намита, которой пришлось сделаться ее неотступной тенью с того дня, как Катриона неожиданно и в полном одиночестве оказалась у порога дома тети и дяди, сразу поняла, о ком речь.
— Ого, мэм! Этот человек — хазур Танвир Сингх, знаменитый торговец лошадьми из Пенджаба. — Глаза Намиты восхищенно сияли.
Разумеется, он торговал лошадьми. Выслушав объяснения, Катриона взглянула на него другими глазами — конечно, кем же еще ему быть, невзирая на боевой кинжал, заткнутый за ремень на поясе. Пенджабец держался расслабленно и все же в ритме шага своей лошади. Руки спокойно держат поводья, а колено приклеено к лошадиному боку — человек и животное составляли одно целое даже в тот момент, когда он легко перебросил вторую ногу через луку седла. Купец непринужденно направил лошадь прямо сквозь толпу. С пеленок знающий свое ремесло торговца лошадьми, он громко смеялся в ответ на шумные, радостные приветствия людей, которые то и дело его окрикивали на пути через весь базар. Щедро извлекал из своих карманов манго, которые бросал мальчишкам, жавшимся к прилавкам и глядевшим на него во все глаза.
Катриона понимала: это представление на базаре задумано так, чтобы его увидели все, — поэтому в считанные минуты — уста к уху, ухо к устам — весть, что Танвир Сингх привел с гор на продажу караван прекрасных, северной крови, лошадей, покинула базар и облетела весь Сахаранпур.
Кэт эти уловки были известны давным-давно. Разве не насмотрелась она на ему подобных, в изобилии встречающихся вдоль извилистых берегов реки Клайд и в сотне городков и деревень, да и в Глазго тоже, когда была девочкой? Плута она могла распознать с первого взгляда. Но он знал свое дело, этот плут, этот принц лошадиных стад из книги сказок. Несмотря на жару и пыль, несмотря на то что долгие недели, не иначе, длился его переход в долину с гор — с самого края земли, как называла айя Гималайские горы, — лошади выглядели свежими, гладкими, сытыми и полными сил: крепкая кость, хорошо развитые мышцы. Ее деду наверняка захотелось бы взглянуть на этих породистых животных и мысленно сравнить их со своими высокими отборными скакунами, выращенными на землях Клайда.
Но ее дед давно в могиле, Шотландия в тысячах миль отсюда, за темным беспокойным морем. А лошадей давно продали и увели.
Пронзительный укол боли и тоски — что она потеряла! — был столь же привычен, сколь быстр, хотя под лучами ослепительной улыбки пенджабца она смогла отодвинуть боль в сторону. Можно предаться ей позже. Не станет она мучиться ею сейчас. Лучше полюбоваться прекрасными лошадями, что привел Танвир Сингх.
В следующий миг ноги сами понесли ее вперед.
— Ой, — испуганно воскликнула айя, дергая Катриону за руку. — Вас раздавят лошади!
Но Катриона совсем не боялась этих чистокровных лошадок. Они были ей точно братья и сестры. Сердце и ум лошади составляли для нее загадку не более чем ее собственные. Она пока лишь шла вперед, инстинктивно повторяя ласковые слова на гэльском, языке Шотландии, чтобы подбодрить ее, зная при том, что лошадь все равно не поймет, — надменная и любопытная вороная кобыла с высокими белыми чулками уже повернула к ней длинную породистую морду и, осторожно ступая, прошла те несколько футов, что позволяла ей веревка. Прядая ушами, фыркнула в знак приветствия.