Страсть искажает все
Шрифт:
— Кажется, все. — Отчитался Тузик, кинул ножницы на столик и аккуратно сложил стопку вырезанных картонных пластинок.
— У меня тоже. — Довольный собой, провозгласил Игла поднявшись. — Теперь можно и за картишки взяться.
Чернышевский только сейчас увидел на столе две пластиковых бутылки, обрезанных до половины. Обе наполнены красной жидкостью. Что это? Воображение нашло ответ и на этот вопрос. Похоже, паре новых колод карт быть. С одной небольшой поправкой к первоначальным планам — рядом с бутылкой крови Туза, вместо его крови — Волка.
— Охренеть!
— Не то слово. — Мимолетно взглянув на Чернышевского, сплюнул Шнырь.
Олег же не особо понимал, чем вызван столь ярый ажиотаж. Медленно осматривая предплечье, с ужасом разглядел изображение оскаленной пасти… волка.
— Что это? — Хрипло пробормотал передернувшись.
Хотя в ответе не нуждался, так прекрасно понимал что. И по неприятному жжению на коже, и по предметам, как-то баночка туши и игла, в руках кольщика. Еще один непоправимый след, оставленный после себя тюрьмой. Метка, которую долго обходил стороной, не желая признавать никакие законы и нравы, но которой наделили по нелепому стечению обстоятельств. Татуировка.
— Красивая, правда? — Убирая инструменты, воодушевленно уточнил мастер.
— Почему волк? — На выдохе переспросил Олег.
— Потому что задавил, наконец, Волка! — Торжественно оповестил Тузик, не обращая внимание на неприкрытое раздражение Шныря. — Проявил себя как настоящий хищник. Но это не Волк. Это истинный предводитель из рода Серых псов и управа для очередных шавок. Ты теперь не просто Фартовый, нет. Теперь ты Волкодав!
Слова, которые не раз потом вспомнит Олег. Которые навсегда останутся в памяти. Хотя на тот момент не мог понять, о чем речь.
Единственное, что вдруг озарило сознание — сложно не убить. Сложно принять факт, как данность и жить с этим. Свыкнуться, что ты действительно являешься убийцей…
28 глава
2010 год
Жизнь странная штука. Порой бывает, поднося в высоту небес, что есть силы роняет на землю. Крылья, едва возродившись из пепла, ломаются, оставляя взамен кровавые раны. Рай, казавшийся полноценной реальностью, позади. Ошметки нелепой наивности, что ворота пропасти ада не откроются и не поглотят с головой, надеждой оседают на душе. Жизнь рушится? О, нет. Она становится прежней. В данном случае неизвестно, что хуже…
Всматриваясь сквозь высокое окно кафетерия вдаль взлетной полосы где, словно большие белые птицы, взлетали и садились самолеты, девушка нетерпеливо помешивала ложечкой сахар в кофе.
Все куда-то спешили, торопились. Кто-то к морю на отдых, желая поскорее понежиться под жаркими лучами сицилийского солнца. Кто-то обратно — домой. В суровую реальность, где ласковая морская волна и тихий бриз покажутся эфемерной сказкой. Где больше нет места беззаботности и покою. Нежности и страсти. Где не будет свободы. Той самой желанной свободы, которую смог подарить лишь романтический итальянский остров. Хотя…
Взор
Да, какой к черту итальянский остров! Это всё он и только он. Единственный мужчина из юности, ставший ближе родной матери. Ближе брата, которого никогда не имела. Мужчина, которым всегда дорожила и о возвращении которого не грезила. Друг, в одночасье перевернувший сознание и ставший кем-то большим. Гораздо большим. И неважно на Сицилии они, или в далекой Тундре. На диком пляже или посреди людной площади.
Свобода — она не имеет границ и сроков давности. Можно быть свободной, кружась в глухом поле, в одиночку. А можно в объятиях любящего и близкого человека. В нём её свобода. Только в нём…
— Вот, твое любимое тирамису. — Усаживаясь и одновременно с тем протягивая блюдце с пирожным, вздохнул мужчина. — Рейс немного задержали. Я подумал, ты захочешь перекусить.
Благодарно кивнув, Маргарита не удостоила вниманием лакомство, продолжая пристально рассматривать суетящегося за столиком мужчину.
— Что? — Нахмурив брови, удивленно уточнил.
Глупый. Такой глупый. Неужели ничего не понимает? Или все мужчины тугодумы? Во всём всегда приходится признаваться первой…
— Олег… — Тихо, с отчаянием выдохнула.
На миг прикрыла веки. По щеке скатилась невидимая слезинка.
Как же, оказывается, больно просить о чем-либо. Просьба, обращенная к мужчине, для нее всегда была сродни унижению. Падением ниже собственного достоинства. Её могли убивать, физически ломая. Но пока морально держалась, упрямо стоя на своем, не показывая боль и не моля о пощаде, оставалась собой.
Но к чему сравнения? Олег другой. Сегодняшняя просьба далека от тех, что в предназначенное время так и не были озвучены. Что такое просьба о пощаде у страшного зверя, по сравнению с просьбой о всецелом спасении и свободе у любящего мужчины? Мужчины, которому впервые в жизни отдала не просто тело, но и душу. Которого… хотела бы полюбить. По-настоящему. Не как друга или спасителя. Как того, единственного…
Кто знает, что отразилось в это мгновения во взгляде девушки. Немая мольба или обещание полюбить. Научится быть достойной его. Непременно научиться любить. А возможно, уже любовь?.. Любовь, которую еще боится признать до конца…
Но Чернышевский, крепко сжав холодную девичью ладонь, теребящую салфетку, осторожно подметил:
— Я тоже не хочу сегодня возвращаться. Но так надо.
— Нет. — Опустив голову, замотала из стороны в сторону. — Я не поэтому. Боюсь, что по возвращению вновь придется стать холодной и циничной Марго. Притворяться. Надевать маски безразличия и улыбки, а на самом деле рваться на части, потому что это не я… Не я, настоящая. Понимаешь?
— Я помогу тебе забыть всё. — Аккуратно убрав прядку волос с лица девушки. — Ты мне веришь?