Страсть искажает все
Шрифт:
— Верю. — Не моргая, всматриваясь в грустные глаза мужчины, заворожено согласилась Рита. Выдержав паузу: — Олег… Я никогда никого ни о чем не просила, но… не оставляй меня одну.
— Не оставлю. — Повторил Чернышевский следом. — Никогда.
— И… не отдавай меня. Ему…
Просьба, прозвучавшая почти не слышно. Она не разобрала, расслышал Олег или прочел по губам, и потому столь отчаянно и уверенно закивал, до хруста сжимая хрупкую ладонь.
Говорить об этом вслух не могла. Называть имя человека, который не так давно казался идеальной партией, спасителем и благодетелем, ныне,
Она опасалась признать в себе страхи даже не притворства, а того что придется, как ручной птичке, полетав немного на свободе, вернуться в клетку. Золотую, со всеми удобствами и привилегиями, но закрытую и разрушающую изнутри.
Когда свершился переломный момент, когда Рита всё уразумела? Наверное, глубоко в душе знала всегда. Но сегодня, проснувшись от легкого прикосновения мужской руки к щеке, это понимание вырвалось наружу, поглощая с головой. Что она больше не хочет возвращаться. Не хочет прежней жизни. Не хочет к Кириллу. Что многое отдаст, чтобы, всегда просыпаясь, видеть только его — Олега…
После печальный взгляд. Телефон, крепко зажатый в другой руке. И слова… Всего пара коротких слов, что сегодня необходимо вернуться в Киев. Зачем? Почему именно сегодня? Когда они так счастливы здесь, на Сицилии. Когда еще не рассмотрели столько достопримечательностей. Когда столько всего не сказали друг другу.
Утром не посмела задать лишних вопросов. В какой-то миг вдруг вспомнила, что так и не выяснила, почему, вообще, сюда приехали. За исключением личных догадок. Да и не хотела ничего знать. Опасалась очередной порции разочарований и боли.
Затем поспешные сборы. Завтрак на скорую руку в ресторанчике, где больше не было вчерашнего любопытства и интереса. Утром с них слетел ореол счастья и легкомысленности, которым ранее привлекали остальных. Сегодня вновь превратились в обычных мужчину и женщину, торопящихся вернуться в будничную жизнь.
Суматошное выселение из номера, возвращение в международный аэропорт, попытка выяснить расписание рейсов, покупка билетов. Вылет к Киеву, назначенный на 15.00, но отложенный на неопределенное время из-за непредвиденных технических неполадок. Даже самолет отказывается взлетать и лишать последних мгновений счастья.
Конечно, была возможность отправиться сразу по прибытии в Фонтанароссу, но под предлогом нежелания лишних пересадок, а на самом деле оттягивая крушение сказки, оба сошлись во мнении подождать пару лишних часов, чтобы вскоре приземлиться прямо в Жулянах.
Время, наполненное страхами, прикрытыми внешним подобием спешки. Минимум разговоров. Минимум вопросов и пояснений. Посиделки в кафе, как способ скрасить ожидание. Но долго так продолжать не может.
Возвращение. Вот она, основная причина просьбы Маргариты. Пускай впереди бессмысленное времяпровождение здесь, среди сотни случайных путешественников, четыре часа перелета; пускай понятия не имеет к чему были дни на Сицилии, но знать, чего ждать дальше обязана…
Мгновения, растянувшиеся в вечность. Глаза в глаза, прежде чем с губ Олега сорвался обреченный вздох.
— Рит… — Отпустив её руку, отвел взор, вызывая
Ну конечно, первоначальное обещание не оставлять было слишком скорым и необдуманным. А уж последующее вовсе грозится вылиться необъятными проблемами. Великие поступки, беспочвенное рыцарство по отношению к подобной ей… Кому это нужно? Даже для такого как Чернышевский — это чересчур.
— Прости, Олег. Я опять вытягиваю из тебя никому не нужные обеты.
Тряхнув головой, Одинцова готовилась отказаться от собственного нелепого предложения — хватит иллюзий и наивности. Сказка закончилась. Она, как Золушка, выбравшись из пучины грязи, пережившая лучшие дни своей жизни, обязана вернуться к былому существованию. Впереди рейс к Киеву, что сыграет роль злополучных часов, оповещающих о персональной смерти её души…
Олег, торопливо покопавшись во внутреннем кармане собственного пиджака, вытащил синюю бархатную коробочку. Не скрывая улыбки, открывая, протянул ошеломленной Ритке.
Удивленный вздох невольно слетел с губ, когда перед ней предстало украшение. Вроде неприметное, в чем-то строгое, но без излишней вычурности казалось эталоном элегантности и великолепия. Тонкий ободок из белого золота, украшенный бриллиантом, играющий светом на обилие граней.
Кольцо. Где-то его видела, но не могла вспомнить, где именно. Или подобное?
— Это кольцо, в знак вечной любви, мой дед подарил бабушке перед свадьбой. — С легкой полуулыбкой пояснил мужчина.
Господи, как же Маргарита могла забыть? Единственное наследие дворянского рода Чернышевских. Еще будучи юной, девушка не раз слышала романтическую историю от Антонины Романовны о признании в любви тогда будущего мужа Ивана Степановича. Когда в далекие послевоенные годы дед Чернышевского, перебиваясь малыми крохами и скитаясь в поисках заработка на проживание, сохранил отданное матерью накануне гибели украшение, чтобы вскоре надеть на палец любимой девушке.
Антонина Романовна всю жизнь проносила кольцо на невзрачной нитке на шее. Как утверждала — поближе к сердцу, но как однажды признался Иван Степанович — потому, что попросту мало, а подгонять под размер не хотела, искренне веря — в таком виде убережет любовь и предотвратит преждевременную разлуку. Так и сталось — вместе семейная пара испытала тяготы и лишения собственной жизни, трагическую гибель сына и невестки, воспитали замечательного внука, а потом практически одновременно покинули бренный мир. А теперь Олег, с долей ностальгии, протягивал судьбоносную вещь ей.
— Я нашел его, когда впервые вернулся домой после тюрьмы и долгое время носил с собой, выжидая более удобного момента. Но сейчас… — Словно не замечая немого возражения Маргариты, вытянул колечко, другой рукой приподнимая ладошку девушки: — Я хочу, чтобы оно всегда было с тобой.
— Зачем? — Сведя брови на переносице, следила за действиями мужчины. Когда холод драгоценного металла коснулся безымянного пальчика правой руки, пробормотала: — Я не могу его принять.
— Оно подходит тебе идеально. Размер твой. — Не слыша ничего, с улыбкой подметил Чернышевский, когда колечко, действительно, словно влитое, скользнуло на пальчик.