Страсть сжигает все преграды

Грэхем Линн

Тим сидел в изножье кровати, засунув руки с побелевшими костяшками между колен, золотоволосая голова опущена вниз.

— Я не знал, что ты здесь, пока не услышал внизу твой голос, — не поднимая головы, бросил он.

— Арнольд все мне рассказал. — Колени подогнулись, и Эшли прислонилась к двери. — Тим, зачем? Зачем? Вито ничего не сделал тебе…

— Не сделал? — Он вскинул голову. — А тебе? — с горечью спросил брат. — Он сломал тебе жизнь. Тебе пришлось бросить университет. Тебе не разрешается приезжать в собственный дом. Ты живешь в вонючей каморке, работаешь

в недостойном тебя месте. И все из-за него!

Горечь брата кромсала ее будто множество ножей.

— И мелкий подонок, Пьетро, сквернословит о тебе так, будто его дядя совершил подвиг, которым можно гордиться!

— Ты не знаешь, что произошло между Вито и мной, — попыталась Эшли остановить Тима.

— Тебе было девятнадцать, а ему — двадцать восемь, — вспыхнул Тим. — Это все, что мне нужно знать.

— Из наших отношений, Тим, просто ничего не вышло.

— Он бросил тебя беременную и женился на другой, — резко отрезал Тим.

Эшли пронзила тупая боль при упоминании о ребенке, которого она тогда потеряла.

— Все было не так, Тим. Он не знал, что я беременна. Да и я сама, когда мы расстались, тоже не знала. Потом не стала говорить ему. В этом не было смысла, раз он женился.

— Ты не врешь? — Брат недоверчиво смотрел на нее. — Я ведь уже не ребенок.

— Так получилось.

— Не верю тебе. — Мальчишка совсем по-взрослому нахмурился. — Он бросил тебя в беде. Он использовал тебя! Он должен знать о ребенке! Должен!..

— Пьетро знает?

— Нет, но…

— Вито не знает.

Слишком поздно жалеть, что она не рассказала брату свою историю. Но как рассказать, чтобы он понял? Есть вещи, о которых говорить трудно. Есть вещи, которые невозможно объяснить мальчику-подростку. Тем более если он решил видеть в своей сестре невинную жертву, соблазненную и брошенную. С одной стороны, жестокая картина, но с другой — ведь она сама выбрала свою судьбу. И ответы Тима на ее вопросы только подтвердили опасения. Брата довело до крайности ее положение, а не его собственные обиды.

— Не бери в голову, — сказала она. — Может… может, еще все образуется.

— Я не ребенок! — резко фыркнул он. — Я попал в пиковое положение. Что они сделали с то бой? Что они сделали со мной? Я просто не мог больше выносить. Я будто… будто увидел красную тряпку… Понимаешь?

Да, Эшли прекрасно понимала. Они так похожи с братом. Оба унаследовали бурный, вспыльчивый темперамент отца. И это было их проклятием.

Арнольд ждал ее внизу.

— Я отвезу тебя домой.

— Не стоит… По правде говоря, это ни к чему.

— Пойдем. Мне надо выйти на свежий воздух. — Он накинул ей на плечи жакет.

Эшли назвала адрес. Кроме вопроса о том, как у нее обстоят дела с дипломом Открытого университета, в котором она училась, Арнольд не произнес ни слова. Она тоже. Оба погрузились в собственные мысли.

Эшли знала, что должна сделать. Увидеть Вито. Ему придется выслушать ее. И если надо ползать перед ним на коленях, ну что ж, она будет ползать. Что бы ни потребовалось сделать, она все выполнит. Так тому и быть. Эшли и ее гордость — неразделимый дуэт. Но когда

речь идет о свободе Тима и психическом равновесии матери, никакая жертва не мо-. жег быть слишком большой. Это ее расплата за то, что Тиму пришлось страдать из-за нее.

Когда Эшли легла спать, сердце сдавила невыносимая боль. О милостивые небеса, почему этому надо было случиться? Сколько раз она должна платить за одну ошибку? Ошибку, которой при полученном ею воспитании было бы легко избежать. Почему она так слепо и безнадежно влюбилась в чуждого ей человека?

Но ведь ее мать тоже сделала такую ошибку. Хотя Сильвию Форрестер никто бы не назвал сильной личностью. Спокойная и ласковая, она всегда шла туда, куда ее вели другие. После тридцати ужасных лет непрерывного хамства мужа она совсем позабыла о своей гордости и все ему прощала. Слабая женщина, как она могла противостоять властному мужчине? Мать уже перенесла один Нервный срыв.

В восемнадцать лет Эшли ни секунды не сомневалась в своей способности контролировать собственные эмоции. Она полностью спланировала будущее. Оно лежало перед ней словно карта боевых действий. Университет, взлет к диплому, за которым последует стремительный подъем к высокому месту в мире бизнеса. А вместо этого она сорвалась в первый же год учебы. Почему?

Потому что в те безумные пять месяцев она потеряла из виду свою цель. Она забыла уроки, преподнесенные ей жизнью. И что самое худшее: она искренне верила, будто понимает, что делает. Удивительно, какие только оправдания не находит себе человек, когда делает что-то такое, о чем знает: этого делать нельзя. Поэтому ее чувству к Вито не грозила опасность: она надежно укрыла его от доводов разума.

Запрещенное, грозное, неконтролируемое чувство. До встречи с Вито Эшли гордилась своей самодисциплиной. На карте боевых действий не предусматривалось места мужчине. Мужчины подавляют, мужчины требуют, мужчины ждут, мужчины осложняют жизнь. С наивной уверенностью юности она полагала, что годам к тридцати, когда сделает карьеру, возможно, в заполненном делами существовании у нее найдется скромный уголок и для мужчины. Он будет с энтузиазмом поддерживать ее амбиции и охотно признает свое очень незначительное место в ее жизни…

Судьба жестоко посмеялась над ней. Судьба подсунула ей Вито. Человека диаметрально противоположного ее идеалу. Большего несоответствия и нарочно не придумаешь. Вито так заморочил ей голову, что она потеряла способность думать. А он решил, что завоевал ее, и тотчас же попытался переделать по своим меркам. Каплю за каплей он выжимал из нее уверенность в себе. То критиковал, то что-то запрещал. Слава Богу, в конце концов она очнулась.

Иначе в один прекрасный день могло бы случиться самое страшное. Она посмотрела бы в зеркало, а из него на нее уставилась бы мать. Несчастная женщина, намертво прикованная к мужчине, который для нее — яд. Женщина настолько вымотанная и не ценящая себя, что у нее даже мысли не возникало о противоядии. Вот удивилась бы сестра, если б узнала, что, по мнению Эшли, выйти замуж за Вито ди Кавальери — значит поставить на себе крест.