Страсть Зверя Пустыни
Шрифт:
– Ты не хочешь побыть со мной наедине!?
Удивленный столь глупым и наивным вопросом, Артур на секунду развернулся, но, скользнув по мне равнодушным взглядом и не заметив ничего интересного, возобновил шаги.
– Мы можем поговорить?
– бросила ему в спину.
– Артур, остановись! Нам надо поговорить! И тебе это надо!
Но сколько бы я не звала и не просила выслушать, шейх не желал слушать! Не желал!!!
Я больше не могу терпеть его пренебрежение. Невозможно. Мне слишком больно, чтобы терпеть это в одиночку. Я хочу, чтобы и он страдал вместе со мной. Будем вместе захлебываться болью.
–
Остановился... не мог не остановиться, потому что я ударила по чести воина, обвинив в трусости.
Теперь он послушно остановился. Теперь его ноги намертво пристыли к земле и не сдвигались с места, а сам мужчина послушно обратился вслух, вероятно раздумывая послышалось оскорбление или нет. Но пока не поворачивался, а просто замер, позволяя заметить его напряженные мышцы шеи и спины. Обычно после подобного воины договаривались о смертельном поединке, во время которого отстаивали свою честь и достоинство.
Есть ли на свете существо, которое когда-либо посмело уличить шейха в трусости и если когда-либо существовало, то как долго прожило после нанесенного смертельного оскорбления? Или я первая это сделала?
Но не страшно. По крайней мере, оскорбление дало возможность начать разговор:
– Великий шейх боится побыть наедине с собственной женой. Ты избегаешь меня, потому что боишься находиться рядом. Опасаешься, что снова начнешь "смотреть" на меня, как прежде, а повелителю нельзя проявлять подобную слабость и прощать кого-то. Великий шейх не может такое простить? Да!? Ты трус! Мерзкий трус! Это я разочарована в тебе!
Во время моих громких высказываний Артур все также стоял спиной, но по напряженному телу я видела, что каждое слово достигало нужного места и со всей мощи ударяло точно по гордости Бонифация. А на последнем моем признании в разочаровании Артур отмер и неспешно развернулся, обратив внимание своих потемневших глаз. Первые признаки зарождающихся эмоций в "стеклах". Да. Это именно они просились наружу.
Почувствовав удовлетворение, я более раслабленно привалилась спиной к дереву и улыбнулась теперь уже по-настоящему, а не искусственно. Трещину в его броне мне удалось сделать. Но первая радость мгновенно прошла при взгляде на Артура. Он очень медленно и настороженно направился ко мне. Угрожающе-тихо и изящно. Как приближающийся к добыче хищник. Мое сердце панически забилось в горле, ибо сложно представить реакцию мужа. Ведь мы вновь стали врагами, и, обратив его гнев на себя, я тонко балансировала на острие между жизнью и смертью.
Но остановиться на достигнутом я не могла.
– Ты боишься сорваться и дать слабину, поэтому отталкиваешь меня. Ты все равно меня хочешь. Я чувствую!
Я соврала, глядя ему в глаза. Нагло блефовала. Ничего я уже не чувствовала, кроме пустоты и отстраненности. Равнодушие, колкий лед, от которого сегодня на свадьбе вся озябла. Просто я намеренно злила его. Пыталась разбудить того знакомого Артура.
На последних метрах, разделяющих нас друг от друга, словно боясь, что он закроет мне рот ладонью и не даст договорить, я истерично затараторила:
– Злись...злись на меня! - приказала.
– Давай, дьявол тебя подери. Это значит, ты еще любишь меня! Только не твое равнодушие. Не относись ко мне также
Хочется взять его за ворот белоснежной рубахи и трясти, трясти, пока не очнется. Снова не оживет и не станет моим Артуром, а не этим существом. Не этим равнодушным правителем.
Адреналин прыснул в кровь и зашумел в ушах от вида стремительно приближающегося атакующего хищного Зверя, оскалившего свои острые смертоносные клыки. Обезумевшее от страха сердце загрохотало в ушах, ибо мои глаза в ту секунду зафиксировали, как зверь занес кулак. Огроменный кулак.
Я посильнее вжалась спиной в дерево, зажмурилась в ожидании мощнейшего удара, который несомненно расплющит мои мозги по дереву. У меня было время увести голову в бок и уйти с линии удара. Но так тому и быть. Я не буду трусить. Несмотря на летевшую угрозу я продолжила словесно напирать, потому что это последний шанс.
– Не было между мной и Ярином отношений, как ты себе напридумывал! Всего один поцелуй в далеком-далеком прошлом! Больше ничего!
– Заткнись!
Я подавила чудовищный по силе крик, ощутив, как кулак прошел рядом с головой. От скорости удара ветер всколыхнул мои волосы рядом с ухом, а дерево пошло небольшой рябью. Раскрыв глаза, настороженно оглядела кулак, впечатанный в ствол слева от лица. От облегчения вырвался непроизвольный выдох, ибо я жива.
Он не ударил.
Нет. Никогда меня не ударит и не убьет. Рука не поднимется. Как бы не презирал, все равно не может убить. Максимум похлопает по попе и то, потому что приходит в восторг от нее и вечно щупает.
А я вновь заговорила и заговорила:
– Шесть лет назад я ненавидела тебя и мечтала сделать, как можно больнее! Вероятно поэтому дала Ярину себя поцеловать! Я тебе была ничем не обязана! Ничем! А сейчас, солгав о нашем с ним прошлом, я не стала копаться в грязи, дабы не спугнуть все что мы с тобой сейчас имеем!
Он лбом прислонился к дереву с другой стороны от моего лица. Таким образом я оказалась в какой-то странной ловушке, состоящей из его кулака, лба, мужского тела и дерева позади себя.
– Заткнись, гости услышат!
– жаркое дыхание ошпарило мне шею и ухо и вызвало рой стремительно расползающихся мурашек. Мой пульс взбесился от опасной, завораживающей близости с мужем.
– Да. Я виновата в прошлом и да, виновата в том, что трусливо промолчала, но это вся моя вина. Больше ни в чем. Это твои чудовищные, сумасшедшие таблетки виноваты во вчерашнем ужасе. И Тиль твоя виновата и эта служанка, которая заперла нас с Ярином! Пойми, же упрямец! Я…тебя...хочу! Тебя! Только тебя!
– Заткнись, сука!
– Поверь МНЕ, наконец! Я предала свой род! Свое прошлое! Семью! Все это я сделала ради тебя и Азамата! За всю жизнь я ниразу не взглянула на другого мужчину так, как на тебя. Какие еще тебе нужны доказательства моей верности и преданности!? Дьявол тебя раздери! Какие!?
Я резко замолчала, потому что он поцеловал...поцеловал... он меня поцеловал, как раньше. Страстно, дико, привычно глубоко, засунув язык мне в рот, и не давая больше говорить и говорить. Устал он от истерики и постоянной болтовни. За секунду моя плоть вспыхнула жаром и потом. Пусть он поцеловал лишь для того, чтобы заткнуть рот и заставить истеричку в моем лице послушно замолчать. Пусть.