Страсть
Шрифт:
Это означало, что, когда она видела его впервые в каждой жизни, Даниэль был уже влюблен в нее. Каждый раз. И всегда был. И каждый раз, она должна была влюбиться в него с нуля. Он никогда не мог давить на неё или подтолкнуть ее к любви к нему. Он должен завоевать ее заново каждый раз.
Любовь Даниэля была для нее одним длинным, непрерывным потоком. Это была самая чистая форма любви, даже чище, чем ответная любовь Люси. Его любовь текла, не нарушаясь, без остановки. Принимая во внимание, что любовь Люси стиралась с каждой её смертью, а Даниэля росла с течением
Он любил ее так сильно, и все же в каждой жизни, снова и снова, он должен был ждать ее, чтобы наверстать упущенное.
Все это время они танцевали с остальной частью труппы, уходящих и выходящих из-за кулис при перерывах в музыке, возвращающихся на сцену для большей храбрости, для более длинных эпизодов с большим количеством декоративных шагов, пока вся компания танцевала.
В конце сцены, хотя этого не было в сценарии, хотя Кэм стоял там и наблюдал, Люси крепко схватила руку Даниэла и потянула его к себе, вверх, к горшечным апельсиновым деревьям. Он посмотрел на нее так, словно она была сумасшедшей, и попытался стянуть ее на высоту продиктованную ей сценарным предписанием. — Что ты делаешь? — пробормотал он.
Он сомневался прежде, за кулисами, когда она пыталась свободно поговорить о её чувствах. Она должна заставить его поверить ей. Особенно, если Люсинда умрет сегодня, понимание всей глубины её любви будет означать всё для него. Это поможет ему продолжать хранить её любовь за сотни лет, через все страдания и трудности, свидетелем которых она была, вплоть до настоящего времени.
Люси знала что этого не было в сценарии, но она не могла остановить себя: Она схватила Даниэла и поцеловала его.
Она ожидала, что он остановит её, но вместо этого он устремил её в свои объятия и поцеловал её. Тяжело и страстно, в ответ с такой силой, что она почувствовала то же, что когда они летели, хотя она знала, что ее ноги были поставлены на земле.
На мгновение публика молчала. Затем они начали кричать и насмехаться. Кто-то бросил туфлю в Даниэля, но он проигнорировал это. Его поцелуи сказали Люси, что он поверил ей, что он понял всю глубину ее любви, но она хотела быть абсолютно уверена.
— Я всегда буду любить тебя, Даниэль. — Только, похоже, что это не совсем правильно — или не совсем достаточно. Она должна заставить его понять, и плевать на последствия — если она изменила ход истории, так и будет. — Я всегда выбираю тебя. — Да, это ненужное (?) слово. — Каждую жизнь, я выберу тебя. Как ты всегда выбирал меня. Навсегда.
Его губы приоткрылись. Верил ли он ей? Знал ли он? Это был выбор, давний, глубоко укоренившийся выбор, который выходит за что-нибудь, на что еще Люси была способна. Что-то мощный было за этим. Что-то красивое и…
Тени начали кружить в оснащении наверху. Высокая температура дрожала в ее теле, заставляя ее биться в конвульсиях, отчаянно нуждаясь в том чтоб выпустить пламя, которое она знала, подступало.
Глаза Даниэла
Так или иначе, это всегда заставало их обоих врасплох.
Тело её прошлого я взорвалось пламенем, послышался звук пушечного выстрела, но Люси не могла быть уверена. Ее взгляд размылся яркостью, и она была брошена далеко вверх и наружу из тела Люсинды, в воздух, в темноту.
— Нет! — она плакала когда стены Предвестника сомкнулись вокруг неё. Слишком поздно.
— Что за проблема сейчас? — спросил Билл.
— Я не была готова. Я знаю, Люсинда должна была умереть, но я — я просто… Она была на грани понимания, что-то про выбор, который она сделала — любить Даниэла. А теперь все, о тех последних минутах с Даниэлем ушло в огне вместе с её прошлым я.
— Ну, там не на что больше смотреть — сказал Билл. — Только обычная рутина огня и дыма, охватывающего здание, стены пламени, люди, кричащие и бросающиеся в паническое бегство к выходам, растаптывая менее удачливых ногами — вот такая картина. Глобус, сожжен до основания.
— Что? — сказала она, чувствуя себя больной. — Я начала пожар в Глобусе? — Конечно, поджог самого известного театра в английской истории будет иметь серьезные последствия во времени.
— Ох, не важничай. Это случилось бы так или иначе. Если бы ты не загорелась, то орудие на сцене дало бы осечку и целое место было бы уничтожено.
— Это намного больше, чем я и Даниэль. Все эти люди…
— Слушай, Мать Тереза, никто не погиб в ту ночь… кроме тебя. Никто другой даже не пострадал. Помнишь пьяного искоса смотрящего на тебя из третьего ряда? Его штаны загорелись. Это самое худшее. Чувствуешь себя лучше?
— Нет, на самом деле. Нисколько.
— А как насчет этого: Ты не для того здесь, чтоб добавить в твои горы вины. И не для того, чтоб изменить прошлое. Есть сценарий, и у тебя есть твои входы и выходы.
— Я не была готова выходить.
— Почему нет? Генри восьмой простак, все равно.
— Я хотела дать Даниэлу надежду. Я хотела, чтоб он знал, что я всегда выберу его, всегда буду любить его. Но Люсинда умерла до того, как я смогла убедиться, что он понял. — она закрыла глаза. — Его часть нашего проклятия намного хуже, чем моя.
— Это хорошо, Люси!
— Что ты имеешь в виду? Это ужасно!
— Я имею в виду, что маленькая жемчужина — что "вау, агония Даниэла бесконечно более ужасна, чем моя" — это то, что ты узнала здесь. Чем больше ты понимаешь, тем ближе ты к пониманию корня проклятия, и больше вероятность того, что ты в конечном итоге найдешь свой выход из него. Не так ли?
— Я… я не знаю.
— Я знаю. А теперь пошли, у тебя есть еще большие роли для игры.
Часть проклятия Даниэля была хуже. Люси могла это видеть теперь очень ясно. Но что это значит? Она не чувствовала себя ближе к тому, чтобы быть в состоянии преодолеть это. Ответ ускользал от нее. Но она знала, что Билл был прав в одном: Она больше ничего не может сделать в этой жизни. Все, что она могла делать, — это продолжать идти обратно.