Страсти по Фоме. Книга 2

Осипов Сергей

— Он что, кастрат? — спросил Фома у Блейка.

— Пенто? Нет, он гермафродит.

— Гермафродит? Вот уж не слышал, что бывают вокальные гермафродиты!.. Доктор, бывает такое — от верхнего женского «до» до нижнего мужского «до» же?.. Дожили!. Наверное, очень эротично таить в себе такие шири? И никого-то больше не надо. Мечта Платона, андрогин! Вокальный. Глас народа!

— Не знаю, как его, а твои необъятные шири, я бы сузил, Андрон-гин ты наш! — заметил Доктор. — Сколько у тебя свиданий за манжетами?

— Не завидуй, это мои слезы, лучше

посмотри, как люди веселятся!

Недалеко них Марти-младший образовал развеселый хоровод, отплясывающий под пацифистскую песню.

— Ах, куда же ты, Мартын, ах куда ты? Не ходил бы ты, Мартын, во солдаты! — заливались фрейлины, разодетые и разрумяненные, словно сенные девки.

Некоторые, действительно плакали. Но «Мартын» никуда и не собирался уходить, тем более во солдаты, о чем радостно сообщил Фоме в разгар банкета: «отмазался, ваше сиятельство!» Теперь он не жалел красных каблуков, какие каблуки — жизнь спас!

Мэя, вспомнил Фома, увидев церемониймейстера без нее, она же была все время с ним! Он озабоченно покрутил головой, ощущая странное беспокойство, потом прошелся вдоль резвящихся пар, вернулся обратно, намереваясь потребовать Мартина к ответу, когда, наконец, увидел её, выходящую из танцевального зала, в сопровождении высокого кавалера в темно-бордовом одеянии, очень знакомого.

Это был маркиз, успевший поменять разодранные манжеты, а заодно и переодеться и стать неузнаваемым. День переодеваний. Фома почувствовал неприятный укол. Что надо этому хлыщу от Мэи? Или он тоже передавал свои извинения, но уже через нее?..

Странная парочка — маркиз и княжна. Пеперминт. Он подлетел к Мэе.

— Ты не устала?

— А вы? — дерзко спросила она.

— Ответ неправильный, — усмехнулся он, и повернулся к маркизу.

— Марки-из?! — вскричал он, словно увидел лучшего друга. — Я вас не узнал!

Де Вало подскочил на месте, неприлично оттопырив зад, руки же его предательски дернулись вниз, к месту, куда уже ступала нога человека, продемонстрировав, что рефлексы второго уровня в порядке.

— Как здоровье, любезный маркиз? Вы меня-то узнаете? Это я, видите?..

Фома озабоченно щелкал пальцами перед глазами маркиза, как это делал его знакомый психиатр.

— Я слышал у вас проблемы с идентификацией, своих не узнаете, чужих пугаете. Не появилось еще желания перестать изображать моего оруженосца?.. Или ваш лечащий врач волшебник и вы неизлечимы?..

Мэя с беспокойством переводила взгляд с одного на другого, пока маркиз, невнятно пробормотав, что он-де всегда к услугам графа, если его сиятельству неймется, не расшаркался с ней галантно, и не удалился.

— Граф, — сказала она тогда, — вы что ищете ссоры?

— Я? — удивился Фома. — Я ищу тебя!

— Так я вам и поверила! Что вы ему сделали, что он боится вас, как огня?

— По-моему, он ничего не боится! Даже самого страшного.

— То есть?

— Танцевать с тобой.

— Но вы же танцуете с княжной!

— Меня пригласили.

— А меня, по-вашему, высвистнули?..

Продолжать

в том же темпе Фоме было невыгодно. Он постарался объяснить, что он никого не пугает, у них с маркизом особые отношения. Нет, не из-за княжны, просто маркиз либо слишком расточителен, либо бессмертен, судя по отдельным частям его тела.

— По частям? — страшно удивилась Мэя. — По каким частям, граф? Разве можно…

— По глазам, Мэечка, по глазам! — запел он соловьем. — Как гляну в них, вижу — бессмертен, ибо не ведает, что творит!..

Фома умоляюще сложил руки. Мэя пожала плечами. Перемирие.

— Маэстро! — обратился Фома к Мартину, продолжающему строить ряженых фрейлин в маршевые колонны. — Докажи симпатию!

— Понял, ваш сясьво! Пенто оставить?..

Мэя была необыкновенно легка в танце.

Ночь бархатной тишиной покрыла Белый город. Не слышны были даже обычные взвизги заигравшихся пар в рекреациях и закутках дворца. На завтра была назначена война и двор решил выспаться, несмотря на то, что банкетов больше не будет, по крайней мере несколько победоносных недель. Только сверчок, не зная красот мобилизации, орал под дверьми грустно и надрывно.

Мэя снова сидела в своем уголочке, под книжной полочкой со свечей, в привычной позе, воздев руки и покачиваясь в такт тайному ритму своих молитв. Она провела так все время, пока он требовал воды, умывался, брился, отдавал распоряжения на утро и теперь возлежал среди подушек, как спелый мандарин, — ни звука, ни шороха, словно ее и не было.

— Хочу тебе сказать, что ты слишком мало уделяешь времени своему мужу с того света, — заметил Фома. — Вот теперь села и сидишь, а я?..

Тишина. С большим трудом ему удалось привлечь ее внимание.

— Ладно… тогда поговорим о тебе. Позволь узнать, что же ты у него просишь, у своего бога?

— Прощения.

— Прощения?! — восхитился он. — Какая ночь, я не могу!.. За что прощения, Мэечка?

— За то, что я такая… грешная.

— Вот здорово!.. — Фома хлопнул в ладоши.

Появился лакей, как чертик из табакерки и вытянулся в струну, готовую лопнуть ради графа сию секунду.

— Чё, ваш сясьво?..

Жестом отослав его, Фома продолжал:

— Ты наверное думаешь, что ему приятно все это слышать, да?.. Он с такой любовью создавал тебя, лелеял и поэтому ждет от тебя, так же, как и я, кстати, того же — любви и благодарности…

Мэя молчала. Фома вздохнул.

— Ты вынуждаешь меня говорить банальные вещи. Бог создал женщину для мужчины, так же как и мужчину для женщины. Мы созданы друг для друга, понимаешь? И вот противиться этому — настоящий грех!

— Почему же он говорит: люби и желай только меня, и никого кроме?

— Потому что все вокруг — он: я, ты, люди, деревья, птицы и звери, львы и куропатки, — все мы его часть, его создания, и надо любить друг друга, возвращая ему его любовь!

— И Скарта?! И Хруппа?! — выдохнула Мэя. — Они же убийцы!.. Не-ет!