Страсти по мощам

Питерс Эллис

— Сын мой, — произнес приор Роберт голосом, исполненным всепрощения, каким никогда бы не обратился к брату Джону. — Ты всего лишь человек, а человек по природе своей слаб. И ты сам покаялся в своем проступке и вступился за брата Жерома. Но отчего, скажи, ты не поведал нам об этом вчера?

— Как я мог, отче? У меня не было возможности, пока мы не узнали о смерти Ризиарта. И тогда я не дерзнул отягощать тебя своим признанием в столь неподходящее время, ибо на тебя и без того возложено нелегкое бремя. Вот я и решил подождать до собрания капитула, ведь именно там должно приносить покаяние и принимать епитимью. И ныне я каюсь, ибо вижу, что недостоин монашеского сана. Суди меня, отче, ибо я жажду очищения.

Приор открыл было рот, чтобы наложить

на провинившегося епитимью, которая наверняка оказалась бы не слишком суровой, поскольку признание своей вины и готовность понести наказание обезоружили Роберта, но в этот момент хлопнула калитка. В саду появился отец Хью и направился прямо к монахам. Священник осунулся, по глазам было видно, что он устал и не выспался, борода и шевелюра его были всклокочены больше, чем обычно, но держался он решительно и спокойно.

— Отец приор, — промолвил Хью, остановившись перед братьями. — Я только что держал совет с Кэдваллоном, Меурисом и другими влиятельными прихожанами. Лучшей возможности поговорить с ними не представилось, хоть и жаль, что мы встретились по такому печальному поводу. Все они пришли оплакать Ризиарта, и каждый из них знал, какая участь была ему предречена и как сбылось предреченное…

— Упаси Господи, — перебил его приор Роберт, — чтобы я угрожал кому-нибудь смертью. Я сказал лишь, что святая покарает того, кто нанес ей обиду, препятствуя исполнению ее воли. Я и словом не обмолвился об убийстве.

— Но когда он умер, ты заявил, что таково возмездие святой. Все гвитеринцы слышали твои слова, и в большинстве своем они им поверили. Я воспользовался этим, чтобы заново обсудить с ними ваше дело. Они не желают больше противиться воле небес и спорить с Бенедиктинским орденом и вашим аббатством, поскольку после всего случившегося считают, что это было бы непростительной глупостью, способной навлечь беду на весь Гвитерин. А потому от имени прихода я говорю, что никто больше не будет мешать вам осуществить свое намерение. Мощи святой Уинифред ваши — вы можете увезти их в Шрусбери. Приор Роберт глубоко вздохнул, с облегчением и торжеством. Если у него и была до того мысль наложить на Колумбануса хотя бы пустяковую епитимью, то теперь он от этого отказался. Все, на что он только мог надеяться, сбылось. Колумбанус, который так и стоял на коленях, обратил сияющий взор к небу и благоговейно сложил руки. При этом он ухитрялся выглядеть так, будто именно ему все обязаны желанным успехом, словно искреннее раскаяние не только с лихвой искупило его оплошность, но и достойно вознаграждено свыше. Брат Жером, тоже стремившийся выказать свое рвение перед приором и священником, воздел руки и прочел на латыни благодарственную молитву, восхваляя Господа и Его святых.

— Я уверен, — великодушно промолвил приор Роберт, — что гвитеринцы никогда не хотели нам, зла, а ныне приняли мудрое и правильное решение. Я. от всей души рад за них и за наше аббатство, ибо теперь мы сможем завершить свою миссию и расстаться с вами в добром согласии. И все мы благодарны тебе, отец Хью, за то, что ты способствовал достижению успеха. Ты хорошо порадел для блага своего прихода и своей паствы.

— Я обязан сказать вам, — честно признался отец Хью, — далеко не все рады тому, что приход лишится своей святой. Но препятствовать вам никто не станет. Если хотите, можно сегодня же отправиться к ее могиле.

— Мы направимся туда подобающей процессией, после следующей службы, — отвечал приор. Невольное воодушевление осветило его обычно строгое лицо: он добился своего и знал, что делать дальше. — И покуда мы не преклоним колени перед алтарем святой Уинифред и не возблагодарим ее, пусть никто не прикасается к пище.

Взгляд приора упал на брата Колумбануса, который по-прежнему стоял на коленях в ожидании наказания, не сводя с приора преданных глаз. Некоторое время Роберт смотрел на него с недоумением, а затем промолвил:

— Поднимись, брат, и воспрянь сердцем, ибо всепрощение витает в воздухе. Мы посетим благословенную деву и воздадим ей хвалу —

никто не лишит тебя права разделить с нами эту радость.

— Но как же моя епитимья? — не унимался непреклонный в своем покаянии грешник.

Право же, кротость брата Колумбануса бывала порой крепче железа.

— Епитимьей тебе послужит то, что ты возьмешь на себя обязанности брата Джона и, пока мы не вернемся в обитель, будешь выполнять черную работу и присматривать за лошадьми. Но и тебя не минует слава этого дня, ибо ты будешь среди тех, кто понесет раку, в которой упокоются мощи святой. Мы внесем ее в часовню и установим перед алтарем — пусть все воочию убедятся в том, что святая направляет каждый наш шаг.

— Ты намерен раскопать могилу сегодня? — нетерпеливо спросил отец Хью. Вне всякого сомнения, священник хотел, чтобы вся эта история поскорее закончилась и забылась, незваные гости уехали домой, а Гвитерин снова зажил так, как повелось испокон веков, хоть здесь теперь и стало одним хорошим человеком меньше.

— Нет, — поразмыслив, ответил приор. — Я хочу, чтобы каждый понял, — все содеянное нами вдохновлено свыше, и мы лишь исполняем волю призвавшей нас святой Уинифред. А потому объявляю, что прежде, чем прикоснуться к могиле, мы проведем три дня и три ночи в часовне перед алтарем в молитве и бдении, дабы не оставалось сомнений, что благословение небес пребывает с нами. Отец Хью, если ты присоединишься к нам, нас будет шестеро. Тогда мы сможем каждую ночь оставаться в часовне по двое, чтобы возносить мольбы о верном наставлении.

Монахи подняли инкрустированную серебром раку, изготовленную вдохновленными верой мастерами из Шрусбери, и чинной процессией двинулись через лес вверх по склону, мимо усадьбы Кэдваллона, по тропе, проходившей правее того места, где встретил свою смерть Ризиарт. Тропа вывела их на полянку, которую с трех сторон обступали кусты боярышника, осыпанные по весенней поре белоснежными цветами. Там стояла маленькая, потемневшая от времени деревянная часовенка. Внутри ее царил полумрак. Крохотная покосившаяся колоколенка, на которой и колокола-то не было, притулилась рядом. За часовней лежало заброшенное старое кладбище, поросшее травой и ежевикой. К тому времени, когда процессия добралась до часовни, к ней по дороге прибилось немало любопытствующих, молчаливых и настороженных гвитеринцев, и число их беспрестанно росло. По их невозмутимому виду никак нельзя было догадаться, по-прежнему ли они чувствуют себя обиженными — в их непроницаемых глазах читалось лишь твердое намерение все примечать и ничего не упустить.

Подойдя к скособоченной деревянной калитке, у которой заканчивалась тропа, приор остановился и размашисто осенил себя крестным знамением.

— Постой! — сказал он отцу Хью, когда тот собрался провести его по кладбищу. — Посмотрим, сможет ли молитва указать мне верный путь, ибо я молился об этом. Не надо показывать мне могилу святой — если она мне поможет, я сам найду ее и покажу вам.

Все повиновались и остались на месте, глядя, как приор уверенным шагом, без колебаний, направился к маленькому, заросшему холмику восточнее часовни, и, подойдя к нему, пал на колени и возгласил:

— Святая Уинифред здесь.

Возвращаясь в усадьбу Ризиарта, Кадфаэль всю дорогу размышлял об этом событии. Приор Роберт всегда умел произвести впечатление, однако, сотворив это маленькое чудо, превзошел самого себя. Поначалу гвитеринцы от изумления лишились дара речи, а когда опомнились и загалдели, в их голосах слышались благоговение и трепет. Не приходилось сомневаться в том, что нынче по всему приходу, и на отдаленных лесных хуторах, и в лачугах вилланов, только об этом и судачат: «Вы слыхали, эти монахи из Шрусбери доказали-таки свою правоту. Подумать только — святая словно сама взяла за руку их приора и подвела к своей могиле. Нет, нет, он никогда не бывал там прежде, и могила ничем не помечена. И никто не приводил ее в порядок, даже ежевику не подрезали. Какой была, такой и осталась — неприметный холмик, и все-таки этот приор сразу же ее нашел».