Страсти по Высоцкому
Шрифт:
Читаю. Ну, чистый донос в духе 37-го года. Что я антисоветчик, пьяница, избиваю жену. Аморальный тип, одним словом. Будто Высоцкий давно жил в этом доме и написал там свои лучшие песни. И главное, таким, как я, не место в кооперативе. Нужно срочно меня исключить. Вот такая блевотина. Другого слова не подберу.
«Что делать?» — спрашивает Шуб и показывает еще одну бумагу за подписью председателя правления кооператива, Героя Социалистического Труда Романа Кармена. В ней в открытую говорится, — мой участок НЕДЕЛИМ! Так я попал между двух огней.
Дождался, как говорится. Вызывают наконец на правление: «Будем тебя исключать из кооператива». Нет, отвечаю, делать вы этого
Волокита продолжала тянуться. Умер Кармен. Председателем правления кооператива стал Дементьев. Видимо, Марине дали понять, что ее дело не выгорает. Она психанула и уехала в Париж. А дом все стоит. Нужно было искать какой-то выход. Тогда я позвонил Володиному отцу — дяде Семену и попросил совета. Родственники, надо признать, во всех этих дикостях участия не принимали. Мы с ним порешили строение разобрать, брус отвезти для строительства домика на его участке. Приехали сыновья Высоцкого Аркадий и Никита с оценщиком. Я заплатил им по 15 тысяч рублей. Дом разобрали, брус увезли.
— Но за что же Влади могла назвать вас предателем?
— Марина приезжала еще раз в Москву, кажется, в году 84-м. Тогда с той стороны пошла новая волна бешенства — почему деньги за дом отданы не ей? Появилась подметная статья в какой-то центральной газете. Марине звонили Нина Максимовна и Володин отец и говорили, что стыдно печатать неправду. Но у Влади с родителями Высоцкого были жуткие отношения, просто чудовищные. Мать Володи ее ненавидела. Она и отца в книге крепко приложила. Будто он такой-сякой, Володю постоянно ругал, преследовал, чуть ли не угнетал. Может, такое на самом деле и было? Но какое ее-то собачье дело? Зачем совать свой поганый нос в отношения отца и сына?
Сыновья Высоцкого тоже были возмущены. До сих пор мне непонятно, почему именно ей я должен был отдать деньги? Знаю, за франк она готова удавить кого угодно. Чисто французские дела. Забудьте про то, что Марина — русская по происхождению. Она выросла в обществе, где деньги во главе всего.
— Когда вы с Мариной виделись в последний раз?
— В конце 80-х звонит Сева Абдулов и говорит, что Марина в Москву приехала и хочет со мной увидеться. Говорю, пошла она на три буквы. Так ей и передай. И ты пошел туда же! Потому что Сева как-то заметно сбледнул, смалодушничал. Хотя он знал всю правду. Но боялся Марине против слово сказать. Потому что его дочь Юля переводила Маринину книжку. Правда, с Севой мы разобрались. Я его простил. На старых друзей грех зло держать.
— Известно, что отношения между Влади и Высоцким, особенно в конце его жизни, стали далеко не безоблачными. У Владимира Семеновича были другие любимые женщины. Марина знала о его увлечениях?
— В последние года три он вообще хотел с ней развестись. Высоцкий Марину боялся! Влади как-то рассказывала, что водила Володю в Париже к своему психоаналитику. Они долго беседовали. И потом сообщил результаты Марине. Она реагировала очень бурно: «Этот идиот сказал, что я представляю для Володи большую черную тучу». Конечно, он хотел от нее слинять. Думаю, наркотики тоже сыграли в их разрыве роль немалую.
Уже после Володиной смерти сидели как-то с Мариной у меня на даче, пили. Марина обронила: «Да он и женился на мне только для того, чтоб за
К концу жизни у Володи развивался бурный роман с Ксюхой. Девочка ничего не знала про Володины наркотики. Ей кто-то об этом сообщил в день похорон. Она так бурно отреагировала, просто яростно. Готова была поехать ночью на кладбище, разрыть могилу и разорвать тело любимого на куски. Помню, как тигрица металась по даче и бросала нам с женой в лицо: «Вы предатели, знали и молчали! Вы всегда меня не любили!» Действительно, я ее почему-то не любил буквально с самого первого дня знакомства. Она училась тогда в текстильном институте, жила в общаге. Володька говорил: «Не дай бог подохнуть, Ксюха одна останется. Я ей и отец, и любовник, и опекун». Он об этой девочке очень заботился.
— Почему друзья не смогли уберечь Володю от наркоты?
— Лично я ничего не знал, даже не предполагал подобное. В голову не приходило, что он на игле сидит. В последние встречи меня вот что удивляло — глаза у Володьки чумные-чумные, распирает их внутренней энергией. А спиртным не пахло. Сидим вместе все на Новый год у нас на даче, не пьем. Так хорошо. Вдруг он срывается в ночь-полночь и уезжает. Попадает в аварию, разбивает «мерседес». Тогда уж я стал задумываться — ночью на пустой улице врубиться в стоящий на обочине пустой троллейбус? Что-то здесь не так. Прижал как-то Севу Абдулова к стенке и в упор спрашиваю: «Что с Володей происходит?» Тот заплакал и говорит: «Он колется, ничего сделать нельзя».
Стали искать врачей. Был такой профессор-нарколог Преображенский. Рассказали ему о Володе. Он спрашивает: «Какая доза?» А у Высоцкого доза иногда доходила до 24 ампул пантопона в день. Есть такая разновидность морфия. Услышав это, старик даже подпрыгнул. Сказал: ничего уже сделать невозможно, полинаркомания не лечится. Он ведь учитывал еще и алкогольную зависимость. Жить Володе оставалось немного.
— А вы так и живете в бывшем кирсановском доме?
— Я его продал. Но не потому, что память заела. Просто многие друзья, жившие по соседству, ушли. Рядом поселились Березовский, Аллегрова. По нашим аллеям стали ходить квадратные мордовороты.
— Почему вы не напишете о Высоцком книжку?
— Сейчас так много народу о нем пишет. Врут все, тоска берет. Если я о нем напишу, придется многих людей задевать.
В материале этом есть одна, возможно, непростительная ошибка. Чья она — моя или Володарского? Эдуард Яковлевич в пылу страстных размышлений о реакции близких на смерть Высоцкого заявил следующее: «К концу жизни у Володи развивался бурный роман с Ксюхой. Девочка ничего не знала про Володины наркотики. Ей кто-то об этом сообщил в день похорон. Она так бурно отреагировала, просто яростно. Готова была поехать ночью на кладбище, разрыть могилу и разорвать тело любимого на куски. Помню, как тигрица металась по даче и бросала нам с женой в лицо: «Вы предатели, знали и молчали! Вы всегда меня не любили!» Действительно, я ее почему-то не любил буквально с самого первого дня знакомства. Она училась тогда в текстильном институте, жила в общаге. Володька говорил: «Не дай бог подохнуть, Ксюха одна останется. Я ей и отец, и любовник, и опекун». Он об этой девочке очень заботился».