Страсти роковые, или Новые приключения графа Соколова
Шрифт:
– Что стряслось, Гриша?
– По телефону объяснять несподручно. Ты, граф, приезжай нынче ужинать в «Яр». Погуляем, и там я тебе все в подробностях опишу. Только обязательно, слышишь?
– Постараюсь.
Распутин настойчиво повторил:
– Не подведи, милый человек, потому как дело самое сурьезное. Горе такое, что хожу сам не свой.
– Хорошо, к полночи буду! – заверил Соколов, повесил трубку и крутанул ручку, дав отбой.
Бюст Пушкина
«Яр»,
Чем-то приглянулась москвичам французская задумка. Гулянки здесь такие начались, что пыль столбом завертелась. И все на виду полиции и горожан – срам, да и только. Зато полицейские стручки не уставали протоколы корябать и деньги штрафные огребать.
Француз, ободренный успешным ходом дел, для наиболее размашистых натур устроил в ближнем пригороде филиал «Яра» – в Петровском парке. А вскоре и вовсе тут обосновался: место для гульбы глухое, лесистое, от строгих глаз подальше.
Украшением «Яра» стал цыганский хор, а руководил им знаменитый Илья Осипович Соколов. Все поколения содержателей «Яра» любили показывать пушкинский кабинет с бюстом. Они живописали: Александр Сергеевич-де любил сюда заглянуть, хор послушать да с цыганками ночь прокутить. Так это или нет, неизвестно. Но стихи пушкинские остались:
И с телятиной холоднойТрюфли «Яра» вспоминать…Достоверно известно об анекдотическом происшествии, случившемся в 1843 году со знаменитым Ференцем Листом. В Москве у него была гастроль. По приезде в Белокаменную для начала заглянул маэстро в «Яр» и… обо всем на свете забыл, заслушался – цыганское пение заворожило.
Давно известно, что под цыганскую песню и пьется, и закусывается с особым аппетитом.
Ну и опоздал на свой же концерт.
В 1911 году «Яр» был перестроен. Теперь тут возник настоящий дворец с громадными окнами, балконами, с изумительной красоты расписанным потолком, с летним садом, гротами, фонтанами, каскадами вод и с искусственной горой. Замечательно тут гулялось, душевно выпивалось!
Просторный зал «Яра» и его многочисленные интимные кабинеты заполнялись после театрального разъезда – около полуночи.
Богатые кутилы швыряли цыганкам ассигнации, с душевным восторгом били хрусталь и по счетам оставляли громадные капиталы.
Оборотистый ресторатор Судаков жаловался на скудность прибытков, но почему-то его банковские счета баснословно увеличивались.
И для прилипал газетчиков это было весьма хлебное место. Слава Господу, безобразия здесь случались ежедневно.
Гулены, чтобы не попасть в скандальную хронику, выкладывали щелкоперам не одну сотню рублей. Другие,
Вот в это замечательное место и стремился ночной порой наш славный гений сыска Соколов.
Глава II
Страна неуклюжая
Угорь на веревочке
Когда Соколов появился в зале, тот был забит до предела. Среди сытых лиц в штатском то тут, то там выделялись невесть откуда припершиеся в Москву восточные типы. Немало людей было в военной форме. У молоденького поручика с новеньким Георгием была забинтована голова.
На сцене неистовствовали сисястые цыганки. Все шумело, двигалось, хрусталь звенел, стучали серебряные приборы, ловко скользили с подносами лакеи, которых теперь было положено называть официантами.
Гуляющие дружно повернули головы в сторону знаменитого графа. Как всегда в таких случаях, по залу пронеслось:
– Соколов, сам Соколов! Гений сыска пожаловал…
Сыщика сопровождал метрдотель. Звали его Фока Спиридонович. Он угодливо семенил впереди, покачивая раскормленным брюхом:
– Сюда, прошу! Григорий Ефимович сидят за столиком вон под той пальмой…
– А почему не в кабинете?
– В кабинете их девицы дожидаются. А сам Григорий Ефимович приехали, увидали писателя Горького и вместе остались. Теперь, извольте видеть, старец развлекается…
И впрямь возле столика, на который указал метрдотель, по непонятной причине сбились посетители «Яра». Неслись дикий хохот и крики:
– Вот так! Поглубже ему, поглубже!..
Соколов поднял бровь:
– Что за веселье?
Фока Спиридонович выпятил нижнюю губу:
– Не извольте обращать внимания! Григорий Ефимович, как им положено, выпили и уже в кураже. Сначала публику веселили: привязали на веревочку копченого угря-с и – хи-хи! – в аквариум его опускали, а после того на чужие столы клали. А еще по всей зале, как животное, по полу возили-с. Обычное явление! Публика ненужное любопытство проявляет, толпится. Нынче ресторану опять-с без протокола не обойтись.
Толпа вновь зашлась гомерическим хохотом, кто-то озорно свистнул.
Соколов раздвинул любопытных.
В середине стола в дорогом костюме от Жака сидел с прямой спиной Горький. Он саркастически смотрел на Распутина и важно мусолил длинными сильными пальцами папиросу.
Рядом с Горьким расположился полноватый господин лет сорока пяти, в золотом пенсне и в сильно лоснящемся от давнего употребления фраке – писатель Степа Петров, известный читающей публике как Скиталец, якобы большой друг Алексея Максимовича. На коленях Скиталец держал гусли звончатые, струны которых с самым раздумчивым видом пощипывал.