Страсти ума, или Жизнь Фрейда
Шрифт:
– Я думала о тебе, находясь вчера в Бадене, – сказала она спокойным низким голосом. – И принесла тебе эту ветку липы.
Он взял ветку, поднес ее к носу и ощутил что–то твердое. Внимательно осмотрев ветку, он увидел среди беловатых цветов что–то блестящее. Это было золотое кольцо с жемчугом.
– Марта, я не понимаю… это кольцо…
– Его носил мой отец. Хочу, чтобы оно было у тебя. Он надел кольцо на мизинец – оно подходило только на этот палец, – отложил в сторону ветку и обнял Марту.
– Какой прекрасный ответ на мое письмо! О Марта, я так тебя люблю.
– Я тоже тебя люблю, Зиги.
Он крепко прижался к ней, готовый никогда ее не отпускать. Она обняла его за шею,
Они сели на софу, держась за руки. Зигмунд никогда не чувствовал себя таким счастливым. Наконец, оторвав свои губы от ее губ, он сказал:
– У меня нет подарка для тебя, Марта. Но я закажу второе такое кольцо, чтобы и ты могла его носить. Тогда твоя мама ничего не узнает. Наша помолвка останется тайной, а она будет долгой.
– Как долгой?
– Наши предки установили: семь лет.
– Я подожду.
Марта вернулась к кофейному столику и взяла небольшой пакет, оставленный ею там. В нем находилась шкатулка из тика.
– Помнишь, что ты сказал, взяв мою карточку со стола? О примитивной вере в обладание? Я принесла тебе лучший талисман.
Это была только что сделанная фотография. Он держал ее перед собой в вытянутой руке. На фотографии была запечатлена Марта с широко расставленными крупноватыми для ее лица глазами, ее губы были слегка полноватыми, подбородок слишком решительный. «Но в целом, – подумал он, – это самая красивая женщина, какой мне довелось любоваться».
Он с трудом оторвал глаза от фото и посмотрел на оригинал. Марта наблюдала за его лицом, за эмоциями, выражавшимися на нем, и это доставляло ей удовольствие.
– Как ты думаешь, Зиги, когда Ева соблазняла Адама, продолжала ли она чистить яблоко?
Сомневаюсь, ведь они торопились покинуть райские сады и сбежать в грешный мир. – Разве он грешный?
– Я столь же несведущ в этом, как и ты. Я был затворником в лаборатории до того, как поддался магии Марты.
– Ты веришь в магию? – спросила она.
– В любовь? Бесспорно. Марта, дорогая, мы должны стать конспираторами. Как я смогу пересылать тебе почту? Поток писем, написанных мужской рукой, покажется странным в доме твоего дяди. Можешь ты надписывать конверты сама?
– Да, я смогу делать это.
– Ты милая девочка. Возможно, я больше всего люблю тебя за твою неясность.
Она резко освободилась из его объятий.
– Зиги, не путай нежность со слабостью. Бойся истинно вежливых людей, у них стальная воля.
Это скорее восхитило его, чем встревожило.
– Я знаю, что ты сильная, но в лучшем смысле слова. Я не вижу ничего загадочного в твоем характере. Я уверен, что ты такая, какой себя видишь. У меня же сложный и вздорный характер. Мои друзья называли меня циником. Как ученый, я никогда не считал себя сентиментальным. Я наслаждался классическими рассказами о любви и был на них воспитан, но никогда не думал о себе как о возлюбленном. О, в один из дней любовь медленно, осторожно пришла бы… Но чтобы она обрушилась на меня как пантера с дерева в лесу? Невероятно! Как я мог оказаться таким беззащитным? В конце концов мне двадцать шесть. Я раскладывал по полочкам любовную поэзию мира с той же тщательностью, с какой готовил образцы для микроскопа в лаборатории. Если я могу наблюдать это таинство, раскрывающееся перед моими глазами, как же я могу отвергать мистерию Неопалимой купины, зажженной ангелом Бога перед Моисее:;? Или мистерию Иисуса, накормившего многих хлебом и рыбами?
Она прижалась к нему, прислонив к его щеке свою.
– Знаешь, что я хотела бы получить в качестве подарка в знак помолвки? Стихи о любви, о которых ты говорил.
– Гейне
– И того и другого.
– Вначале Гейне:
Тебя только раз бы увидеть,Упасть бы к твоим ногамИ вскрикнуть, умирая:Я вас люблю, Madame ! [3]– Слишком мрачно. На деле никто не умирает. Шекспир более радостный?
3
Гейне Г. Указ. соч. С. 72.
– Он заставляет шута говорить в «Двенадцатой ночи»:
Что любовь? Не за горами,Не за лесом и полями,Здесь она – лови!Если медлишь – проиграешь,Поцелуй мой потеряешь:Не теряй, лови! [4]Она посмотрела на него, ее лицо было серьезным.
– Будет не просто, дорогой?
– Да, Марта, будут непредвиденные трудности. Но мы переиначим строки шута, напишем, что любовь попадет в силки.
Книга вторая: Страждущая душа
4
Шекспир У. Собр. соч. СПб., 1902–1903. Т. 2. С. 523.
1
Городская больница, где Зигмунд Фрейд провел три–четыре последующих года, создавалась медленно. В 1693 году на занимаемой ею территории был выстроен приют для бедных, и сто девяносто лет назад ее первое подворье именовалось большой усадьбой. К 1726 году было завершено строительство второго и примыкающего подворий – брачного и вдовьего. В следующей половине века выросло полдюжины других зданий: подворье больных, хозяйственное и ремесленное подворья, подворье студентов… Затем идеалист и провидец император Иосиф II, путешествуя инкогнито по Европе, в 1783 году подписал указ о превращении Большого армейского дома в Главный госпиталь по образцу Парижской больницы.
Клиническая школа Венского университета переместилась в Городскую больницу, ставшую благодаря этому одной из крупнейших больниц мира и важным исследовательским центром. Ее профессора были наиболее уважаемыми подданными Австро–Венгерской империи, а больница завоевала внушавшую благоговение репутацию и признание за блестящие исследования, осуществленные в ее лабораториях.
Больница была как бы миром в себе. В двенадцати огромных четырехугольных зданиях размещались двадцать отделений, четырнадцать институтов и клиник. Каждое здание имело просторный, ухоженный внутренний двор с арочными проходами. Сто гектаров территории больницы были обнесены каменной стеной. Из Земмеринга, находящегося высоко в горах, по трубам поступала вода, подававшаяся на все этажи зданий. Пища готовилась на отдельной кухне. Врачи могли пользоваться читальней, а библиотека ежегодно обслуживала двадцать пять тысяч читателей. Дворы освещались газовыми светильниками; такие нововведения, как электричество и телефон, были еще редкостью; зимой палаты обогревались печами, в окнах имелись фрамуги для свежего воздуха. Действовала католическая часовня, а в шестом подворье находилась синагога для пациентов и врачей–евреев.