Страсти ума, или Жизнь Фрейда
Шрифт:
– У нее такой вид, словно она создана для нескольких поколений, – заметил он.
– О, это так, – согласилась она. – Гамбургские семьи покупают один дом и обставляют его так, чтобы хватило на столетие.
– Когда я посетил Электровыставку в Вене в прошлом году, там была серия комнат, освещенных электричеством и обставленных мебельным магазином «Ярей». Я был в восторге, предвкушая, как радовалась бы ты таким красивым вещам. Потом я понял, что можно быть несчастным, сидя на уютном диване модной формы, и счастливым – в изношенном кресле. Жена всегда должна быть самым дорогим украшением дома.
Она рассматривала его отражение в стекле витрины.
– Зиги,
В середине месяца их прогулкам помешали два дождливых дня. Они проводили время в уютной гостиной Бернейсов, читая вслух стихи Гейне и романы, в том числе «Ярмарку тщеславия» Теккерея. Зигмунд отдыхал после года напряженной работы в палатах и лабораториях больницы. Он наслаждался каждой минутой, проведенной с Мартой. Целый день они гуляли вдоль бурлящих доков и каналов Гамбурга. Он рассказал ей о полученном им предложении сопровождать больного пациента Брейера за границу.
– Гонорар в тысячу гульденов, конечно, большой. Ты мог бы использовать деньги на десятки полезных дел, – заметила она.
– Да, но это задержало бы мою работу на три месяца и на столько же отложило нашу свадьбу.
– Я тебе мешаю, – сказала она. Он взял ее за плечи и потряс.
– Моя любимая девочка, ты должна выбросить такие мрачные мысли из головы. Ты знаешь ключ к моей жизни, я могу работать только тогда, когда меня пришпоривают большие надежды, связанные с тем, что представляется крайне важным для моего рассудка. До встречи с тобой я не знал радости в жизни, а сейчас, когда ты в принципе моя, полное обладание тобой есть мое требование к жизни, ибо без него я бы не придавал ей значения. Я упрям, готов идти на риск и люблю, когда мне бросают вызов. Я сделал ряд вещей, которые любое разумное существо посчитало бы поспешными, например занялся наукой, будучи бедным, затем, будучи бедным, пленил несчастную девушку, но это и есть мой образ жизни: рисковать, надеяться, работать. С точки зрения среднего буржуа, я давно потерянный человек.
Она вложила свою руку в его, в ее глазах блеснули слезы. Наконец он счел возможным рассказать ей о субсидии, которую выделяет на поездку медицинский факультет из фонда, основанного ректором и консисторией университета в 1866 году.
– Субсидия составляет шестьсот гульденов, двести сорок долларов, – объяснил он, – и выдается «второму врачу» больницы, который, по мнению медицинского факультета, может с наибольшей пользой потратить ее. Это возможность поехать в любую страну и пройти стажировку у крупнейшего специалиста в своей области. Получить субсидию – это все равно что получить почетную степень.
– И ты думаешь, Зиг, что у тебя есть шанс?
– Пока только слухи. Если я выиграю, то хотел бы поехать в Париж и поучиться в больнице Сальпетриер у профессора Шарко. Он практически без всякой помощи, в одиночку разработал современную неврологию. – Он посмотрел на нее с опаской и продолжал: – Это означало бы, что я проведу еще год в Городской больнице, затем во время отпуска навещу тебя и после этого отправлюсь в Париж.
Марта закрыла глаза, оперлась подбородком на сложенные руки, словно читая молитву.
– Какая прекрасная мечта. Вот бы она осуществилась.
8
Первым, кого он увидел, проходя по двору четвертого отделения после возвращения из Вандсбека, был доктор Карл Коллер. Двадцатисемилетний Коллер был, по сути дела, единственным
– Карл, что ты делаешь здесь, в моей епархии? Не перешло ли к нам глазное отделение?
Коллер крикнул:
– Нет, глазное отделение перехватило ваше. Зигмунд снял верхнюю одежду и обувь, сунул ноги в тапочки. Описывая по комнате круги, Коллер говорил:
– Зиг, я обязан тебе всем. Ты помнишь, как ты демонстрировал воздействие кокаина на нас и дал каждому некоторое количество наркотика? Ты обратил внимание на онемение во рту. И вот, находясь в лаборатории профессора Штрикера, я обнаружил в кармане пузырек со следами белого порошка. Я показал пузырек профессору и его ассистенту доктору Гертнеру, сказав: «Надеюсь, по существу ожидаю, что этот порошок анестезирует глаз». Штрикер спросил: «Когда?» Я ответил: «В любой момент, когда мы начнем эксперимент». Гертнер спросил: «А почему бы не сейчас?» Он принес большую живую лягушку и держал ее, пока я разводил в воде коку. Я капнул раствор в ее глаз, и мы проверили иглой реакцию роговицы. Зиг, клянусь тебе, через секунду наступил великий момент: лягушка позволила трогать роговицу, даже проколоть ее без малейших признаков непроизвольной реакции или попытки защититься. Ты можешь представить наше возбуждение. Мы взяли кролика и собаку и капнули кокаином в их глаза. После этого можно было делать что угодно с глазами, используя иглу и нож, не причиняя животным боль.
Зигмунд сел, уставившись на своего друга.
– Боже мой, да, конечно, Карл. Если кокаин замораживает язык, он анестезирует и глаз.
– Следующим нашим объектом стал человек. Мы не осмеливались испытать на каком–либо больном в палате, поэтому накапали раствор под веки друг другу. Затем мы поставили перед собой зеркало и коснулись роговицы булавкой. Почти одновременно мы закричали: «Ничего не чувствую!» Зиг, поверишь ли ты, мы могли бы удалить кусочек роговицы без каких–либо ощущений. Понимаешь ли ты, что это значит? Мы можем теперь оперировать глаукому и катаракту, не причиняя боли больному!
Зигмунд вскочил на ноги и обнял Коллера.
– Вы сделали открытие. Вы должны описать то, что обнаружили, и доложить Медицинскому обществу, а затем опубликовать статью.
– Я уже принял меры к тому, чтобы мой друг представил предварительный доклад на встрече офтальмологов в Гейдельберге. Я хотел выступить сам, но не смог наскрести денег. – На глаза Коллера навернулись слезы. – Я мог бы повысить свой статус, сделать первый шаг к частной практике, открыть небольшую больницу и вскоре даже возглавить одно из здешних отделений. Такова моя мечта.
– У нас у всех одинаковые мечты. Карл. – Он горько улыбнулся. – Как у солдат, одна и та же задумка – найти хорошенькую девочку в Пратере и увести ее в лес.
На следующее утро к Зигмунду пришел Леопольд Кенигштейн, также офтальмолог. Хотя он редко давал волю своим эмоциям, сейчас, судя по голосу, он был явно возбужден.
– Зиги, рад, что ты вернулся. Помнишь дискуссии о кокаине и о его воздействии на различные части тела? Ты тогда высказал мысль, чтобы я испытал его на глазах. Я это сделал, Зиг. Полагаю, мы получили анестезирующее вещество, которое искали все эти годы.