Страстная суббота
Шрифт:
— А после того?
— Ничего ни с кем.
— Однако Джорджо уже близок к цели, — сказал он. — Очень близок, а?
Ванда открыла было рот, чтобы ответить, но промолчала и стала поводить плечами в такт музыке.
— Перестань или я сейчас схвачу тебя за горло!
Она перестала даже дышать.
— Ты кто? Женщина или сука? Сука. Почему ты переметнулась к Джорджо?
Тогда она ответила:
— Ты не хочешь, чтобы я была твоей навсегда, ведь так? Я думала об этом и решила тебя бросить, прежде чем ты
— Почему ты начала со мной первым?
— Ты мне нравился и сейчас нравишься, ты мужчина моего типа. И я отдала тебе то, что тебе причиталось.
Он схватил ее руку и изо всей силы прижал к столу — он видел по дрожащим уголкам губ, что она едва удерживает крик. Потом сказал:
— Я не позволю тебе этого; пока я жив, ты не будешь сукой. Того, что мне причитается, я еще не получил. Это никогда не кончится. Когда ты умрешь, тогда кончится. И мне не надо жениться на тебе, чтобы удержать.
— Нет, — сказала она.
Этторе еще сильнее сжал ей руку, рот у Ванды медленно раскрылся, и из него вырвалось очень долгое и совсем тихое «а-а-а!», как вздох.
— Ты будешь со мной, и нас будет только двое на всем свете. Ты будешь со мной — не важно, по любви или из страха: я могу заставить тебя испытать и то и другое. Будешь со мной и не раскаешься.
Она тихо напомнила:
— Руку, Этторе.
Он слегка приподнял ладонь, но руки ее не выпустил.
— Ты меня любишь? — спросила она.
— Пока ты мне нравишься, только нравишься, я не стану тебе врать. Но если ты останешься со мной, ты не пожалеешь.
Ванда чуть улыбнулась и ответила:
— А под конец окажусь с пустыми руками… — Ее переполняли грусть, нежность и желание жертвовать собою.
У него язык присох к гортани, и, с трудом им ворочая, хриплым голосом он ответил:
— Я — это не пустые руки.
Тогда она сказала:
— Хорошо, давай станцуем этот слоу.
* * *
Этторе вошел во двор, где играли в лапту, посмотреть на решающий удар. Вскоре игра кончилась, и державшие пари стали рассчитываться. Он поискал глазами Пальмо и вскоре нашел его. Тот, вытащив большую пачку тысячных бумажек, отсчитывал их человеку, стоявшему перед ним с протянутой рукой. Этторе пришел в ярость и мысленно обозвал его идиотом — только идиот способен держать напоказ такие деньги. Пусть лезет добровольно в петлю, если ему нравится, но с ним связаны другие люди, это не игра в бирюльки.
Этторе подошел к Пальмо, чтобы узнать о Бьянко:
— Ты, значит, ставил на красных?
— Сегодня у меня несчастливый день, — ответил Пальмо.
— Сколько ты проиграл?
— Пятнадцать тысяч, — ответил Пальмо равнодушно, — плевать мне на проигрыш. Тем более что я их быстро верну. Ты тоже можешь ставить
Этторе отвел его в сторону.
Пойдем за колонну. Что задумал Бьянко?
Пальмо на него не смотрел, он не сводил глаз с площадки, где игроки готовились к новой партии.
— Ты знаешь кого-нибудь, кто разбирается в кокаине?
Этторе сразу же подумал о химике Фараоне, но лишь спросил:
— А что, будет дело с кокаином?
— Ты знаешь кого-нибудь, кто разбирается в кокаине? — повторил Пальмо.
— Об этом я скажу только Бьянко. Иди ставь по новой и проигрывай, идиот. Уже начинают.
Этторе вышел со двора и направился к месту встречи с Вандой. Она была уже там, он увидел ее издали, на ней было все то же платье, что и десять предыдущих воскресений, и он засопел от досады, готовый наброситься на нее за это. Но тут же подумал: «Это подло. Злиться на женщину лишь потому, что у нее мало платьев, — подло. Теперь, когда я разбогател, я мог бы дать ей денег, чтобы она оделась с головы до ног. Но лучше пока не рисковать — пусть все идет, как идет».
Когда он подошел к Ванде, она сказала ему:
— Ты красивый, Этторе. Я смотрела на тебя издали.
Он взял ее под руку и повел по улице, все время ощущая близость ее тела.
Она молчала, потом сказала, не поднимая глаз:
— Может, лучше тебе пойти на спортивную площадку или в кафе, чем гулять со Мной? Там тебе будет веселее.
— Почему ты так говоришь?
— Сегодня у нас ничего не выйдет: я нездорова.
Этторе слегка отстранился.
— Я так и знала, — сказала Ванда. — Иди куда тебе хочется, оставь меня здесь, я одна вернусь, не беспокойся.
Теперь Этторе сжимал ей руку еще сильнее прежнего.
— Ничего, — сказал он. — Думаешь, я не могу побыть с тобой, не притрагиваясь к тебе? Я люблю тебя, вбей себе это в голову. И мне приятно просто глядеть на тебя.
— Ты работаешь всю неделю, и в воскресенье тебе надо развлечься.
Он уже закипал, и Ванда от страха сбилась с шага.
— Я до того в тебя влюблена, что пугаюсь из-за малейшего пустяка.
— Я люблю тебя, — сказал он громко. — Иди и не заставляй меня больше повторять, что я тебя люблю.
Всю дорогу к реке Ванда чувствовала себя счастливой. Когда сквозь деревья замелькала вода, Этторе стал серьезным и спросил Ванду, помнит ли она, когда они были здесь в последний раз.
— Весной, — с готовностью ответила она. — Разве ты не помнишь?
— Нет.
— Правда?
— Я же сказал: нет.
— Ты разве не помнишь, как мы пришли сюда в субботу вечером и устроились на самом краю обрыва, чуть двинешься посильнее — и свалишься в воду. Не знаю, что тебе пришло в голову, только ты сказал: «Пусть все души утопленников видят нашу любовь». Я испугалась и убежала, а ты догнал меня и… побил.