Страстоцвет, или Петербургские подоконники
Шрифт:
«Passiflora» – стояло на титуле, и латинские буквы на книге, изданной в Берлине, выглядели уместнее кириллицы.
Пассифлора, излюбленное украшение петербургских окон, в двадцать третьем году для Тэффи была уже воспоминанием, как и сам город, откуда они бежали – семь верст, и все крюком; бежали, потому что там становилось не до стихов и не до цветов. В России этот цветок – бело-голубой, искрапленный пунцовыми пятнышками, – носил другое имя. Страстоцвет. Он остался в Петербурге – на литой чугунной ограде Михайловского сада, возле храма Спаса на Крови.
«Страстоцвет» – так назвала поэтесса лучшее стихотворение этого сборника: по-русски. Впрочем, саму Тэффи называть поэтессой не пришло бы в голову никому, разве что какому-нибудь случайному рецензенту трех ее маленьких, совсем незаметных книжечек стихов. Полновесных томов прозы в литературном наследии Тэффи
До революции она была невероятно, оглушительно известна как фельетонистка. В нее влюблялись гимназисты, за ней шлейфом вились поклоннники, из-за нее один почтенный приват-доцент застрелил не менее почтенного доктора медицины, и газеты писали о происшествии в квартире «г-жи NN», а мальчишки-газет-чики шепотом раскрывали каждому покупателю тайну Полишинеля. В неведении о том, кто такая «г-жа NN», оставался, кажется, один Александр Блок, сделавший 20 ноября 1914 года соответствующую пометку в записной книжке о взволновавшем его событии. Блок знал приват-доцента Леонида Евгеньевича Габриловича – поэта Леонида Галича. Ревнивый воздыхатель Тэффи, так неудачно срифмовавший любовь и кровь, сам сдался в участок.
Сам император Николай II накануне празднования 300-летия дома Романовых на вопрос, каких современных писателей он хочет видеть включенными в роскошный юбилейный том, ответил: «Тэффи, Тэффи и Тэффи». Продавались духи и конфеты «Тэффи». Была изготовлена фарфоровая статуэтка Тэффи (раньше, чем художница Данько вылепила игрушечную Ахматову). Карт-постали с портретом очаровательной дамы имелись у каждого читателя, а читатель был, как сейчас бы сказали, массовый. Тэффи на протяжении многих лет писала для «Русского слова» еженедельные фельетоны. По сравнению с крохотными (почти сегодняшними) тиражами поэтических книг газеты имели действительно огромную аудиторию.
Главный секрет всенародной любви объяснялся просто: Тэффи умела смешить. Писала на самые разные темы легко, с неподражаемой грацией и даже в условиях изнурительной газетной поденщины никогда не повторялась, оставаясь веселой и непринужденной. Словом, казалась бокалом искрящегося шампанского посреди моря разливанного квасной журналистики.
Никто не спрашивал, откуда могло появиться у русского писателя такое имя: если полевая кашка – это кашка, то орхидея и должна зваться орхидеей. Между тем свой псевдоним Надежда Александровна Бучинская позаимствовала у Киплинга – так звали маленькую девочку-шалунью, дочку первобытного человека. Легкомысленное имя, стоявшее в конце ее рассказов, было так же забавно, как и сами произведения, – необычно, чуть-чуть загадочно; Тэффи потом придумала по крайней мере три истории его возникновения, чтобы не разочаровывать читателя и сохранить флер загадочности.
Из числа вьющихся растений к самым красивоцветущим относится Passiflora (кавалерская звезда, страстоцвет), представительница семейства пассифлоровых, родом из лесов Южной Америки и Вест-Индии, где она перекидывается с дерева на дерево красивыми фестонами. В садах выведено много помесей, цветущих еще лучше, чем первоначальные виды. Листья пассифлор имеют некоторое сходство с листьями плюща. Благодаря превосходной и разнообразной окраске недолговечных, к сожалению, цветов, элегантности листвы и в особенности благодаря изящному виду этих растений, они составляют единственное в своем роде украшение для окон жилых комнат. Латинское название этого ботанического рода составлено из passio, что значит «страдание», или по-славянски «страсть», и flos – «цветок»; отсюда и русское название – страстоцвет. Происхождением своим это название обязано иезуиту Ф. Б. Феррари, умершему в Сиене в 1654 году, который нашел в различных частях распространенной уже в то время Passiflora coerulea (голубая пассифлора, с белым наружным и голубым внутренним венчиком) сходство с орудиями Страстей Господних: тройное рыльце изображает три гвоздя [1] , кружок искрапанных красным цветом тычинок – окровавленный терновый венец, стебельчатый плодник – чашу, пять пыльников – пять ран Спасителя, трехлопастный лист – копие, прицепки (усики) – плети, белый цвет – безвинность Спасителя и т. д.
1
На католических изображениях Распятия
Пассифлоры любят сильную и питательную землю. Ставятся на солнечном окне. Любят чистый воздух и частое опрыскивание.
В семье известного петербургского адвоката А. В. Лохвицкого талантом к сочинительству одарены были все, причем писателями были наследственными, в нескольких поколениях. Поэтому сестры Лохвицкие договорились между собою, что в литературу будут входить «по очереди», чтобы друг другу не мешать. Вот и получилось, что, когда пришел черед Надежды (а она честно выжидала и дебютировала поздно), настоящая фамилия была прочно «занята» старшей сестрой, поэтессой Миррой Лохвицкой. (Мария изменила только свое имя, а фамилию оставила собственную, девичью, хотя и стала к тому времени госпожой Жибер.) Так родилась писательница Тэффи.
Рис. 1. Пассифлора (страстоцвет)
Юмористка Тэффи вскоре стала не менее знаменита, чем ее сестра – «русская Сафо». Книги рассказов Тэффи выходили одна за другой, быстро раскупались, переиздавались, за это время готовы были новые и печатались еще большими тиражами. В 1910 году был издан двухтомник.
Тогда же, на пике славы, неожиданно появился маленький поэтический сборник Тэффи «Семь огней». Его разругал Брюсов за излишнюю «литературность», мило похвалил Гумилев и… Читатели не задерживались у книжных прилавков, торопясь купить свежий выпуск «Русского слова» с очередным фельетоном Тэффи.
В семнадцатом все закончилось. Вернее, только началось. Через год Надежда Александровна уже бежала с толпой соплеменников – в Киев (все «битые сливки» петербургского общества), Одессу («в Петербурге таким языком рассказывают только анекдоты»), Новороссийск («пестрый, присевший перед прыжком в Европу»). Стало уже не до шуток. Дальше, подхваченная общим потоком: Константинополь, Берлин, Париж. Конечный пункт. Можно было передохнуть и подождать, когда в России все успокоится. В горько-ироничных «Воспоминаниях» Тэффи писала: «Сейчас вернуться в Петербург трудно, поезжайте пока за границу, – посоветовали мне. – К весне вернетесь на родину. Чудесное слово – весна. Чудесное слово – родина… Весна – воскресение жизни. Весной вернусь». Временная передышка затянулась на 30 лет. Упокоилась Надежда Александровна Лохвицкая-Бучинская-Тэффи на парижском кладбище Сент-Женевьев де Буа.
Есть в небесах блаженный сад у Бога,Блаженный сад нездешней красоты.И каждый день из своего чертогаВыходит Бог благословить цветы.Минует все – и злоба, и тревогаЗемных страстей заклятой суеты,Но в небесах, в саду блаженном Бога,Они взрастают в вечные цветы.И чище лилий, ярче розы томнойЦветет один, бессмертен и высок, —Земной любви, поруганной и темной, —Благословенный, радостный цветок.Ее стихи оценили не многие. Тэффи любил желчный и нетерпимый к большинству своих собратьев Бунин; редкую для русского писателя «светлую грусть – без мировой скорби» находил в ее поэзии А. Куприн. «Подлинные, изящно-простые сказки средневековья» увидел Гумилев в первом сборнике. Газетные фельетоны были серьезной профессиональной работой, источником средств к существованию. Стихи писались для души, для себя; три маленьких сборника – три женских каприза: увлеклась красивыми камушками, их переливами, символикой, легендами, – и появились «Семь огней», из семи частей состоящая книжка: «Рубин», «Сапфир», «Топаз» и проч. Потом Тэффи коллекционировала расписные нарядные шали – ах как жалко было бросать сундук с этими сокровищами в Петербурге, – и следом сочинила цикл цветастых восточных стилизаций – «Шамрам». Полюбила комнатные цветы, прилежно изучила солидный труд М. Гесдерфера – и написала стихи, составившие сборник «Passiflora».