Страстотерпцы
Шрифт:
— Помилуй, батюшка! — изумился Аввакум — Я на слово прост. Уволь! Уволь меня, грешного. Да ведь и Бога боюсь! Баловать словами уж не скоморошья ли затея? Скоморохов я, бывало, лупил за их вихлянье, за болтовню.
— Писать вирши — занятие благородное, — возразил Симеон. — В речах твоих, батюшка, я нашёл столько огня, что убеждён: отменные получились бы вирши! И почему ты поминаешь скоморохов? Подумай лучше о Романе Сладкопевце. Он складывал вирши для восславления Господа {30} .
30
...о Романе Сладкопевце. Он складывал вирши для восславления Господа. — Роман Сладкопевец — автор песнопений, называемых кондаками и употребляемых
— Пустое глаголешь, Симеон! — сказал сурово Аввакум. — Роман Сладкопевец не последний среди отцов вселенской церкви. Кто — он, и кто — мы с тобою? Не тщись равнять себя со столпами, Симеон. Полоцк — не Сирия, а твоё служение царю и царевичу — не столпничество. Да и времена нам достались — не вирши слагать, а плачи по погибшей душе.
Расставаясь, Симеон покручинился:
— Горестно мне, недоверчивы русские люди. Отворить бы твоё сердце, протопоп, золотым ключом, сослужил бы ты государю великие службы. Восславь славное, и сам будешь в славе. О превосходный дарованиями, соединясь с тобою помышлениями, мы могли бы творить благо и любовь для всей России. Говорю тебе, восславь славное, ибо земля твоя создана для любви и твой царь любви сберегатель и делатель. Славь славное и будь во славе!
— Солнце на небе уж едва держится от фимиамов и славословий. Кадить земному владыке — угождать сам знаешь кому.
— Грустно мне, — сказал Симеон.
— А мне, думаешь, не грустно?
Поглядели они друг на друга, поклонились друг другу.
10
В тереме для царского семейства Симеон Полоцкий с учениками, привезёнными из Белоруссии, устраивал «зрелище красногласное».
Алексей Михайлович, Мария Ильинична, Алексей Алексеевич сидели на деревянных, высоких тронных креслах, остальные дети с мамками разместились по лавкам. Лавки были золочёные, крытые изумрудным бархатом. Да и палата была, как изумруд, травами расписана.
Старшей царевне Евдокии шёл пятнадцатый год, была она высока ростом, лицом в батюшку, не обидел Господь красотой. Марфе только что исполнилось двенадцать, а у неё уже грудка, как у серой лебёдушки, — красоте быть, да вся впереди. Алексею шёл одиннадцатый. Серьёзный, строгий отрок ждал зрелища с нетерпением, ноготок на мизинце покусывал. У царевны Софьи день рождения впереди, 27 сентября ей исполнялось семь лет, она чувствовала себя взрослой. Екатерина моложе сестрицы на год и на месяц, но сидела, как старушечка, кулачки у груди, глаза добрые, радостные. Одна Мария шалила, ей было четыре года, а трёхлетний Фёдор хоть и сидел на руках у мамки, у княгини Прасковьи Куракиной, но понимал: будет нечто чудесное, сверкал умными глазёнками. И только Феодосия спала. Ей в мае исполнилось два года.
Были на зрелище царевны-сёстры, приезжие боярыни, мамки, дядьки, комнатные люди.
Двери отворились, вошёл высокий, смуглый, чернобородый Симеон, а с ним двенадцать отроков. Все одеты в вишнёвые кафтаны, в белых чулках, в блестящих ботинках с золотыми пряжками. Царевны задвигались, зашушукались.
Отроки и Симеон разом поклонились, а Симеон ещё успел улыбнуться своему царственному ученику. Алексей, польщённый, просиял в ответ.
— Благослови, о пресветлейший, самодержавнейший великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всея Великая и Малыя и Белыя России самодержец! — Голос прозвучал бархатно, со всем великолепием русской певучести, с чудесным, ласковым для уха «л», с просторною величавостью, с ударениями на главных словах и особливо, тут уж Симеон как в литавры ударял, на слове «самодержец».
— Благословляю! — сказал Алексей Михайлович с удовольствием.
Выступил на шаг первый отрок, светлокудрый, черноглазый, с личиком тонким, и взлетающим выше и выше серебряным фальцетом произнёс начальную,
Отрок смолк, поклонился в пояс, отступил. И тотчас вышел второй, чернокудрый, синеглазый. Прочитал стихи, славя великого государя за избавление Руси от еретиков, от врагов, хваля за распространение православной веры среди язычников.
Третий отрок сравнил царя с солнцем и прорёк со строгостью: все народы должны жить под русским царём. Четвёртый замахнулся на большее:
Подай ти Господь миром обладати, А в век будущий в небе царствовати!Шестой опять поминал светило:
Без тебя тьма есть, як в мире без солнца, Свети ж нам всегда и будь оборонца От всех противник...Седьмой отрок сравнил Алексея Михайловича с Моисеем, принёсшим евреям свет с Божьей горы.
Восьмой прославил царицу, сравнив Марию Ильиничну с луной: «Её лучами Россия премного светла».
Девятый отрок славил царевича Алексея, но начинал-таки с родителей:
Ты — Солнце, Луна — Мария-царица, Алексей светла царевич — денница. Его же зори пресветло блистают, Его бо щастем врази упадают.Десятый славил царевен:
Зело Россия в светила богата, Як звёздами небо, сице в ней палата Царска сияй, царевен лепотами Звёздам подобных всими добротами. Спросить бы солнца аще виде ровну Яко Ирину в Руси Михайловну, Ей подражает благородна Анна, В единых стопах с нею Татиана. Царя Михаила тщи Фёдоровича Царств многих и князств истинна дедича, Что Евдокия с Марфою сестрою Есть в русском свете: аще не звездою Равне София имать воссияти, Екатерина також в благодати...Одиннадцатый отрок воздал хвалу боярам, двенадцатый Россию сравнил с телом, а царя — с головой и пророчествовал: «Россия прославится в мире умом и храбством».
Последние две строки гимна Симеон и его отроки прочли хором:
Бог есть с тобою, с ним буди царь света, Царствуй над людьми, им же многа лета!Алексей Михайлович резво поднялся, поклонился, отирал платочком слёзы на лице.