Страстотерпцы
Шрифт:
Через четыре дня полковник Кирилл Давыдович получил на Иверском подворье пятьдесят рублей серебром для себя, пятьдесят золотом для Федота. Грамоты к патриарху константинопольскому, иерусалимскому, в Валахию, к греку Мануилу, в Киево-Печерский монастырь архимандриту Иннокентию.
Федот Марисов отправился из Москвы в санях полковника. Никто не приметил неправды, но шило из мешка высунулось. Узнали в Приказе тайных дел о Никоновом племяннике. Погоня началась бешеная. Подьячий Иван Дорофеев гетмана на дороге не успел перехватить, явился в Гадяч. Брюховецкий распорядился сыскать полковника Кирилла Давыдовича. Нашли его вместе с лжеплемянником в городе Седневе. Сковали — и в Москву.
Читал Алексей
«По уходе нашем царское величество всяких чинов людям ходить к нам и слушаться нас не велел, указал — кто к нам будет без его указа, тех людей да истяжут крепко и сошлют в заключение в дальние места, и потому весь народ устрашился».
— Как царского указа не устрашиться? Устрашились, и Слава Богу.
«Учреждён Монастырский приказ, повелено в нём давать суд на патриарха, митрополитов и на весь священный чин, сидят в том приказе мирские люди и судят».
— И сие правда.
«Написана книга «Уложение» [42] — святому Евангелию, правилам святых апостол, святых отец и законам греческих царей во всём противная... в ней-то, в тринадцатой главе, уложено о Монастырском приказе, других беззаконий, написанных в этой книге, не могу описать — так их много!»
— Врёшь, «Уложение» — книга честная.
«Я исправил книги — и они называют это новыми уставами и Никоновыми догматами. Главный враг мой у царя — это Паисий Лигарид, царь его слушает и как пророка Божия почитает. Говорят, что он от Рима и верует по-римски, хиротонисан дьяконом и пресвитером от папы, и когда был в Польше у короля, то служил латинскую обедню. В Москве живущие у него духовные греческие и русские рассказывают, что он ни в чём не поступает по достоинству святительского сана, мясо ест и пьёт бесчинно, ест и пьёт, а потом обедню служит, мужеложествует…
42
...книга «Уложение», — Соборное уложение 1649 г., свод законов Русского государства. Принят Земским собором 1648—1649 гг. Основной закон России до первой половины XIX в.
— Срам! Читать срам. Этакое по всему свету разносит!
«Теперь всё делается царским хотением: когда кто-нибудь захочет ставиться во дьяконы, пресвитеры, игумены или архимандриты, то пишет челобитную царскому величеству и царским повелением на той челобитной подпишут: по указу государя царя поставить его, и в ставленной грамоте пишут: хиротонисан повелением государя царя».
— От сего тоже не открестишься.
«Царь забрал себе патриаршие имения, так же берут, по его приказанию, имения и других архиереев и монастырские, берут людей на службу, хлеб, деньги берут немилостивно, весь род христианский отягчал данями».
— Отягчал. Заморила война народ.
«Много раз писали мы царскому величеству, представляя ему примеры царей благочестивых, благословенных Богом за добрые дела, и нечестивых, принявших от Бога мучения, но он ни во что вменил наши увещания, только гневался на нас и присылал сказать нам: «Если не перестанешь писать, унижая и позоря нас примерами прежних царей, то более не будем терпеть тебя».
— Всё, сатана, вывёртывает на погляд!
«Боярин Семён Лукьянович Стрешнев научил собаку сидеть и передними лапами благословлять, ругаясь благословению Божию, и назвал собаку Никоном-патриархом. Мы, услыхав о таком бесчинии, прокляли его, а царское величество... держит Стрешнева у себя по-прежнему в чести».
— И тебе была честь! Уж ты покрасовался, подурил, забавляясь
«Мы предали анафеме и крутицкого митрополита Питирима, потому что перестал поминать на литургии наше имя, и которые священники продолжали поминать, тех наказывал. Он же хиротонисал епископа Мефодия в Оршу и Мстиславль, и послали его в Киев местоблюстителем, тогда как Киевская митрополия под благословением вселенского патриарха. Когда мы были в Москве, то царское величество много раз говорил нам, чтоб хиротонисать в Киев митрополита, но мы без вашего благословения и без вашего совета не захотели этого сделать и никогда бы не сделали».
— Изменник и предатель! Держать бы тебя за крепкой стражей в яме. Да уж потерпим малое время, ибо долго терпели.
Когда Никон узнал: Федот Марисов в тюрьме, грамоты у царя, — сел на лавку и просидел, глядя перед собой, с утрени до вечерни. В голове — пустозвон. Вязниковского попа вспоминал. Надеть бы на себя пудовые плиты, подобно старцу Капитону, затеряться в лесах дремучих: ни царя не знать, ни его поганого царства.
12
Бедный Никон! Забыл: от русского царя на Русской земле не спрячешься. Только не всякому земная власть страшнее вечной.
Бежали от царя богобоязненные.
Старец Селиверст привёл братьев-немтырей в тайную обитель. На озере Кшара, за Клязьмой, за лесами за болотами, хлипкий жердяной тын ограждал от зверья избу и две избушки. Изба приземистая, широкая, со многими пристройками. Перед избой три огромных восьмиконечных креста из живых сосен с обрубленными вершинами. Никто не показался, не встретил беглецов. Когда проходили впотьмах через просторные тёплые сени, братьям почудилось — стены стонут.
Селиверст прочитал перед дверью молитву, и они вошли в светлое, с выскребанным полом жильё, сильно утеснённое печью. Духоты не чувствовалось, хорошо пахло смолой и хлебом.
В переднем углу за длинным столом сидел чернец, обвитый поверх рясы цепью. Цепь замкнута на великие замки: два на груди, два на боках, два на бёдрах.
Чернец всплеснул вдруг руками, выбежал из-за стола и упал Селиверсту в ноги. Плача, облобызал и старца и братьев, усадил всех троих на лавку, разул, обмыл ноги тёплой водой.
— Сей труженик Господний — старец Вавила, — сказал Селиверст. — Пять пудов на себе носит. Каждый год, смотря по грехам, творимым царём, удлиняет цепь.
Вавила улыбался братьям, но молчал.
— Нынче пятница! — вспомнил Селиверст. — Он в постные дни безмолвствует.
Пришли три женщины. Собрали на стол еду: чугун с постными щами, чугун с пшённой кашей, каравай хлеба, три луковицы, горшок солёных чернушек.
Пока беглецы молились, обедали, в избе стало тесно. Пришло восемь иноков, двадцать инокинь, четверо девок-белиц, парнишка лет пятнадцати. Все хотели послушать старца Селиверста.
— Бог послал мне в темницу в помочь сих двух братьев, — Селиверст поклонился молчунам, и все поклонились им. — Подали нам в хлебе сострадатели наши пилу, железо пилить. Братья сильными руками освободили меня и себя от колод на ногах, подпилили решётку, и ушли мы из-под Красного крыльца. Кто нас прятал, вывозил из Москвы — разговор долгий... Одно скажу: поп Введенского девичьего монастыря Василий Фёдоров подал митрополиту Павлу извет о наших скитах. Злое дело породило зло: попа убили. Теперь надо ждать большого гонения. Царь осатанел. По дороге к вам, братья и сёстры, встретили мы доброго человека, бегущего от расправы. Посылал царь стрельцов жечь скиты на Керженце. Старца Ефрема Потёмкина, оплакавшего рождённых и во чреве носимых, ибо явился на земле антихрист, — в цепях в Москву повезли... В Москве ждут приезда вселенских патриархов судить Никона.