Стратегия обмана. Политические хроники

Ванина Антонина

— Мы служим королеве, а ИРА шесть лет назад, если не помните, убила её родственника лорда Маунтбаттена.

— И при чём тут Гольдхаген?

— Когда придёт в себя, допросим и узнаем. Но это не отменяет её былых подвигов.

— О чём вы?

— Я нашел досье, которое завели на Гольдхаген во время Второй мировой, — с нажимом произнёс Ричард Темпл. — Между прочим, вы его и заводили, и не надо говорить, что уже не помните об этом.

— Разумеется, я ничего не забываю, — уже с еле скрываемым раздражением произнёс половник. — И что вам

не понравилось в этом досье?

— Гольдхаген же нацистская преступница.

Полковник не сразу нашёлся со словами, чтобы возразить:

— С чего вы это взяли Темпл?

— А разве не в концлагере Берген-Белзен вы тогда нашли Гольдхаген? — и глазах международника блеснули какие-то нехорошие огоньки.

— В лагере. И что это доказывает? Она могла работать там кем угодно. И позволю вам напомнить, мистер Темпл, что все, кто оказался в том лагере в конце войны, будь то заключенные, обслуживающий персонал или охрана, никто не мог покинуть его периметр из-за режима эпидемии.

— Концлагерь — самое лучшее место, чтобы пить кровь бесправных евреев.

— Пресвятая Два Мария, — в бессилии прошептал полковник и изрёк, — не говорите ерунды, Темпл, вы же не едите протухшую еду, так и альвары не пьют кровь больных и умирающих.

— И за счёт кого же она, по-вашему жила в концлагере?

— Какой-нибудь поварихи или охранницы. И не уводите разговор в сторону. Какое отношение Берген-Белзен имеет к ИРА?

— Они прекрасно дополняют друг друга в плане характеристики моральных устоев Гольдхаген, вы не находите?

Поняв, что Темпл ему не союзник, полковник решил поговорить с Лесли Вильерсом, главой медицинской лаборатории, что занимался реабилитацией Гольдхаген.

— Что скажешь, Лесли? — без всякой надежды вопросил полковник.

— Удивительная выдержка, — заключил Вильерс. — Два месяца в одиночной камере, почти полный отказ опорно-двигательной системы, но она держалась до последнего. Я спросил её, почему она так долго ждала. — Тут доктор в растерянности тряхнул головой. — Странно, но Гольдхаген сказала, что ей было очень стыдно и не хотелось до последнего.

— Чего не хотелось?

— Кусать в загривок.

— Больше слушай, — отмахнулся полковник.

— Да, нет, я не думаю, что это кокетство. Она говорила, что родилась в семье медиков, и сама знает сестринское дело, поэтому нацелено кусала с самое безопасное место. Забавно, но она вспомнила, как когда-то её муж предостерегал её кусать человека за горло, чтобы тот не умер от кровопотери. Интересная у них была семья.

При упоминании семьи Гольдхаген, полковник насторожился:

— А про отца она ничего не говорила? Или прадеда?

— Вы о тех фотографиях? — понял доктор Вильерс, — Нет, я ещё не говорил с ней об этом.

— Но хоть какие-нибудь биологические пробы ты у неё брал?

— Я пытался провести ультразвуковое исследование.

— И как?

— Я не нашел селезенку, — произнёс доктор чуть ли не со скорбью. — А ещё правую почку и поджелудочную железу.

Про бывшую пищеварительную систему я лучше даже не буду пытаться говорить и перечислять, чего там не хватает. А еще нет нижней и средней доли правого легкого. Я вообще не понимаю, как она может при этом курить. Если честно, я в первый раз встречаю такую аномалию.

— Какую аномалию?

— Но как же? Столько жизненно важных органов и нет. Простому смертному даже при нынешнем уровне медицины не выжить с такими потерями.

— Ну, так Гольдхаген и не смертная. Печень то у неё есть?

— Да.

— Этого вполне достаточно. Ты хоть спрашивал, где она успела потерять почку с селезенкой?

— Спрашивал. Она предполагает, что после бомбежки во время Второй мировой. Говорит, что всех, кто был тогда с ней рядом, разбросало по кускам, а сколько времени она сама пролежала без сознания, не знает. Вот это и удивительно, что организм альвара в виду своего бессмертия может функционировать без многих, казалось бы, необходимых органов.

— Поздравляю вас с открытием, — монотонно произнёс полковник, ибо его эти откровения ничуть не впечатлили.

— А ещё мы сделали ей рентген, — произнес доктор Вильерс и многозначительно замолчал.

— И? — потребовал объяснений полковник.

— Лучше сами посмотрите.

Когда доктор показал полковнику несколько снимков, тот понял, что так заинтересовала Вильерса. Снимок головы, туловища, ног, рук и везде видны то пули, то осколки от разрывных снарядов.

— Вот это ваш сердечник, — прокомментировал доктор, показывая на снимок черепа — Деревянная оболочка давно рассосалась, остался только металл.

Металл испещрил все тело Гольдхаген и мелкими осколками засел глубоко в теле. Как альвару ей это никоим образом не мешало, но очень наглядно демонстрировало, что у восьмидесяти шестилетней альварессы жизнь была не из лёгких.

— Я показывал Гольдхаген эти снимки, она даже смогла сказать, какую пулю от кого, когда и где получила. Я предложил сделать несколько местных операций и подчистить организм от инородных тел, но она отказалась, говорит, что это на память.

— Надеюсь, сердечник из-под черепа ты не предлагал ей извлекать? — поинтересовался полковник, не сводя с доктора багровых зрачков. Доктор намёк понял и больше про извлечение пуль не говорил. — Мне интересно другое. Расскажет ли она, как стала альварессой и почему так сильно после этого изменилась?

— Вы все ещё подозреваете, что шишковидную железу, что извлек у вас доктор Рассел, он вживил ей?

— Даты совпадают, Лесли, — в задумчивости заметил полковник. — Можно же установить, есть ли между мной и Гольдхаген подобие биологического родства или нет?

— Попробовать можно, — пожал плечами доктор, — но для этого надо залезть глубоко в подкорку. Я не доктор Рассел, боюсь, не хватит смелости.

— А любопытства? Признайся, тебе не может быть не интересно узнать какова природа альваризма у Гольдхаген.