Стратегия обмана. Трилогия
Шрифт:
– Ладно. Когда?
– Прямо сейчас, а чего тянуть?
– С ума сошел? Я сказала, что пошла в магазин за сигаретами.
– Скажи, что сигарет нигде нет, и попробуешь поискать их в другом городе.
– Да ну тебя, - отмахнулась Алистрина, лихорадочно соображая, как же поступить.
– Слушай, я ведь тебя не спрашиваю, хочешь ты лететь сегодня или нет. Предложение действует ровно один час, последствия отказа непредсказуемы.
– Да поняла я, - раздраженно кинула Алистрина и отправилась обратно на квартиру, чтобы захватить вещи и паспорт.
Сказав Дарси, что придётся
После нескольких часов ожидания рейса и перелета она впервые оказалась в Париже. Восторга не было, только задумчивое ожидание, что же будет дальше. А дальше Родерик привез её к какому-то многоэтажному зданию, внутри которого располагались офисы самых различных компаний. Поднявшись на пятый этаж, Алистрина вслед за Родериком вошла в комнату с табличкой "Языковая школа Гиперион".
В крохотной приёмной сидела миленькая улыбчивая секретарша и разбирала почту. Родерик провёл Алистрину в соседний кабинет, плотно заставленный стеллажами с книгами и газетами. В середине комнаты расположились пара письменных столов с пишущими машинками. Была и другая дверь, которая вела дальше, в соседние помещения, но Родерик её туда не звал.
То, что здесь никакие языки не изучают, Алистрине было понятно с самого начала. Когда-то в Португалии она тренировалась в лагере под скромной вывеской "Агинтер-пресс", штаб-квартиру которого добропорядочные граждане считали издательством. А тут "Языковая школа Гиперион", с названием всё из той же мифологии, что и её позывной "Кастор - 573" .
– Здесь нет прослушки, так что располагайся поудобней, - сказал Родерик и указал на стул возле протяжённого переговорного стола.
Сев, Алистрина тут же закурила. Родерик услужливо придвинул ей пепельницу. Достав из кармана пиджака пачку купюр, он отсчитал с десяток и протянул их ей:
– Гонорар за предстоящее интервью, - пояснил он.
Она пересчитала деньги:
– Не дорого ли ты ценишь мои слова?
– Я плачу за честность. Приступим?
Алистрина неопределенно мотнула головой.
– Как твоё настоящее имя?
– Алистрина Конолл.
Родерик изобразил недовольство.
– За такую цену я рассчитываю услышать правду.
Она лишь недобро усмехнулась:
– Имя надо было выяснять, когда принимали меня в свой штат нелегалов, или кем я там у вас числюсь. Сейчас-то чего вдруг озаботились?
– От твоего ответа зависит, куда тебя дальше распределят.
– Не поняла. Зачем меня распределять?
– Затем, что ты талант. Тебе пора вылезти из ольстерского гетто и переходить на международный уровень.
– Зачем?
– уже раздраженно спросила она.
– Затем, что это пожелание сверху. Так понятнее?
Алистрина недовольно кивнула.
– Вот и замечательно. Руководство уже давно наблюдает за твоими успехами. Закинуть ручную гранату на балкон бывшего премьер-министра - это какое же должно быть хладнокровие.
Его показное восхищение только смущало. Алистрина недовольно буркнула:
– Это было спонтанным решением. Мой командир назвал его дуростью.
– Он ничего не понимает, - отмахнулся Родерик.
–
– Я что, эстрадная певичка, чтобы устраивать мне международные гастроли?
– Нет, знаменитостью вроде Лейлы Халед, тебе становиться ни к чему. Идеальный вариант, если твоё лицо никогда не попадет в объективы репортеров или полиции. Но, это в идеале. Мы же будем исходить из того, что в Европе ты не будешь Алистриной Конолл.
– А кем?
– А как тебя зовут на самом деле?
– А не скажу.
Родерик напрягся, явно подавляя желание повысить на неё голос, но вместо этого он сдержанно зашептал:
– Послушай, умница, я ведь не из праздного любопытства спрашиваю. Я прорабатываю стратегию твоего внедрения в европейскую сеть.
– Откашлявшись, он снова заговорил размеренно и дерзко.
– К Северной Ирландии тебя готовили, чтобы ты смогла вписаться в окружающую обстановку. В Англии ты поработала над собой сама. Я восхищаюсь твоим трудолюбием и внимательным отношением к мелочам. Но сейчас на перевоплощение и заучивание нового языка времени нет. Так что скажи честно, кто ты на самом деле такая, откуда родом и на каком языке разговаривала в детстве. И не юли, я прекрасно знаю, что по-арабски ты говорила так себе, что и понятно, по-английски ещё хуже, пока тебя не подучили в Джерси. Так что признавайся, как тебя в детстве называла мама.
– А у меня в детстве не было мамы.
Родерик ,сам того не подозревая, поставил её в крайне сложное положение. Чего он от неё добивался, она прекрасно поняла. Она бы и ответила, будь ей лет тридцать с лишним, как считал Родерик и те, кто знают, что она не так давно работала контрабандисткой на Аднана. Но ей семьдесят пять, почти семьдесят шесть лет и она родилась в иной политической реальности, нежели той, что наблюдается сейчас. Сказать, что первые свои слова она произнесла по-русски, значит навести Родерика на ложную мысль, что она родилась в СССР и вообще тайный агент КГБ. Сказать, что вторым родным языком для неё является немецкий, до сих пор было боязно. После войны она четко для себя уяснила, что в новом мире быть немкой опасно, даже если в Третьей Империи тебя считали полукровкой второй степени и потомком низшей динарийской расы, даже если ты в эмиграции, даже если приезжаешь из пустыни на рынок в тунисскую Джербу торговать коврами, где ходит множество европейцев, особенно горделивых французов, отсидевшихся при бесконфликтном режиме Виши и считающих себя победителями во Второй мировой.
– Ладно, - настаивал Родерик, - не было мамы, значит, были папа, бабушка, опекун. Давай не будем играть в слова, лучше ответь по существу.
Она долго на него смотрела, оценивая свои шансы на успех. Выпустив клубы дыма из ноздрей, она произнесла:
– Mein Name ist Alex Goldhagen. Ich komme aus MЭnchen.
Уши резанули собственные слова. Всё-таки тридцать лет без языковой практики сказались на произношении не самым лучшим образом. Алекс даже стало интересно, как звучит её русская речь, в которой она не практиковалась лет сорок, а по существу, все шестьдесят пять.