Стратегия обмана. Трилогия
Шрифт:
– За кого ты меня принимаешь?
– изобразил Родерик самый невинный вид, какой мог принять, - разумеется, я делаю это после.
– Скотина ты, Рори.
– беззлобно, скорее, со скукой в голосе заметила Алекс.
– И пить тебе надо меньше.
– Я снимаю стресс. У нас с тобой очень нервная работа. Не хочешь больше девочек, сходим в более широкопрофильное заведение, снимем тебе мальчика. Что скажешь?
– Мальчика?
– апатично повторила она.
– И что мне с ним делать?
– Ну, ты даёшь. Тебе виднее, что делать с мальчиками.
Алекс только равнодушно вздохнула:
– Я давно похоронила второго мужа, уже и не помню, что с кем делать и для чего.
– Ну, если всё так запущено, -
– Да иди ты.
– Тогда откуда эта хандра?
– Мне противопоказано безделье, если ты ещё не понял.
Родерик только раздражённо вздохнул.
– Вот что ты за человек? После Вены ты получила такие деньги. И что ты с ними сделала? Нет, ты мне скажи, что.
– Я плачу ими за квартиру.
– А ещё?
– Ещё купила машину, чтобы ездить в Париж.
– Развалюху ты купила, а не машину. Могла бы найти куда лучше. Квартиру тебе оплачивает управление, так что не надо прибедняться. Может, ты копишь на что-то?
– На что?
– Откуда я знаю, я просто хочу понять, что ты делаешь с деньгами.
– Храню на счёте.
– И все?
– И все.
Родерик только ухмыльнулся, как будто вёл беседу с блаженной:
– Это запущенный случай. Ты же не умеешь жить себе в удовольствие.
– Не умею, - охотно призналась Алекс.
– Может, хочешь переехать на историческую родину? Оттого все эти разговоры про Вену, Цюрих и прочее? Если хочешь, только скажи, управление тебе подыщет хорошую квартиру, где-нибудь в Штутгарте.
– Ты совсем дурак?
– почти испуганно вопросила Алекс.
– А что не так?- не понял он.
– Два месяца назад в тамошней тюрьме убили троих красноармейцев, и ты мне предлагаешь ехать в страну, где царит полицейский террор?
– Ну, на счёт террора ты сильно загнула. Это Фракции Красной Армии были дикими неприкормленными террористами. За это и сели.
– А умерли тоже за это? Рори, я знаю, что те красноармейцы были фанатиками-революционерами по складу ума, а значит, не вполне душевноздоровыми и общественно опасными. Но это не повод без суда и следствия убивать людей ночью в тюрьме, а потом говорить, что один заключенный, чтобы подставить надзирателей, пару раз пальнул по стенам, чтобы изобразить следы борьбы, сам разбросал гильзы, а потом сам застрелил себя в затылок. Рори, ты как представляешь себе самоубийство стрельбой в затылок, да ещё с расстояния тридцать сантиметров? На кой чёрт такие выверты? Не бывает у людей таких длинных и гибких рук. Другая, говорят, ударила сама себя в грудь ножом четыре раза. Это что такое? Откуда в одиночных камерах, где каждый день обыск, может затесаться пистолет с ножом? На кого рассчитана такая наглая ложь?
– Слушай, - попытался успокоить её Родерик, - ты же умная девочка. Да Баадера, Энслил и Распе убили, но ты же должна понимать почему. Накануне палестинцы угнали самолет и в обмен на девяносто одного заложника потребовали освободить четырех красноармейцев. Заложников в Могадишо освободили, а красноармейцев убили, чтоб никому больше в голову не приходило угонять самолеты из-за уголовников.
Алекс не верила своим ушам:
– А я ведь, такой же уголовник, как и они, - сообщила она Родерику, - только с другой политической программой.
– Да брось обижаться. Я ведь сказал, как видят ситуацию власти ФРГ. А для них красноармейцы опасные уголовники, которые если выйдут на свободу, то начнут опять жечь супермаркеты и базы НАТО. Кому это надо? Правильно, никому.
– И поэтому власти решили не вести переговоров с угонщиками самолета?
– Тактика - развёл он руками.
– А если бы угонщики убили всех до одного, почти девяносто человек? А они ведь готовы были это сделать и убили-таки одного, когда поняли, что власти заговаривают
– Ты не драматизируй так, все же пассажиры с того рейса остались живы, спасибо спецназу.
– Не все, а девяносто из девяносто одного. А могли бы полечь все, если бы угонщики успели взорвать бомбу. Это, по-твоему, оправданный риск?
– Считай, что властям не особо интересна судьба простых людей. Их много, обо всех не позаботишься, так, наверное, они считают.
– Думаешь, я об этом не знаю? Рори, а я очень часто видела такое же в Ольстере. Англичанам плевать, скольких протестантов и католиков мы убьём взрывом. Видимо власти считают, чем больше, тем лучше, и поэтому по любому нашему звонку никогда никого не спешили эвакуировать. Но в ФРГ властям плевать и на высокопоставленных особ вроде того промышленника Шляйера, которого похитили всё те же Фракции Красной Армии. Они требовали от властей обменять его на десятерых красноармейцев. Это ведь было чуть раньше угона того самолета. И что? Сын Шляйера даже собрал денежный выкуп, а правительство начало оттягивать решение об освобождении красноармейцев. Сын ведь на них был готов подать в суд - похитители же ясно выразились - если не будет обмена, то Шляйера казнят. Так и получилось. Власти тянули с решением сорок три дня и красноармейцы ждали. Ты можешь представить себе такое терпение?
– Ну, прямо-таки, ангельское, - усмехнулся Родерик.
– Да они за неделю бы могли расправиться с тем промышленником. Но красноармейцы ждали, они-то думали, что Шляйер нужный для правительства человек, и, видимо, ошиблись. Помнишь, когда мои как бы соратники из Движения 2 июня похитили кандидата в мэры? Так террористов не то, что из тюрьмы освободили, так ещё дали самолет и отправили их в Йемен. Кандидат в мэры стало быть нужен системе, а промышленник Шляйер - нет. Потому и сорок три дня. Потому и убийство трёх красноармейцев в тюрьме. А что оставалось похитителям, если первый шаг сделали власти?
– Алекс пожала плечами - Пришлось убить Шляйера.
– Что-то ты сегодня слишком сентиментальна, - заметил Родерик.
– А помнишь, как сама рвалась убивать нефтяных министров?
– И сейчас несказанно рада, что этого не сделала.
– Правда?
– Правда. Потому что, во-первых, ты бы меня сжил со свету, потому что у вас в высоких кабинетах, видите ли, планы меняются каждый час. А во-вторых, чёрт его знает, выпустили бы нас после этого алжирцы живыми из самолета или нет? Это я сейчас понимаю, оно того точно не стоило. На тех министров мне плевать, я знать их не знала, они мне ничего плохого не сделали. А вот что плохого сделал девяносто один человек с того рейса правительству ФРГ, я ума не приложу.