Стратегия обмана. Трилогия
Шрифт:
– А ты, мать твою, почему не сказал?
– почти прорычала она.
– Что?...
– прохрипел он, сгибаясь пополам.
– Что... надо было... сказать?
– Что заминирован вокал в Болонье. Только не надо сказок, что ты не знал, что кто-то готовит теракт. Вокзал разнесло к чертовой матери, как будто туда принесли сорок килограмм гелигнита. Зачем это было нужно? Кого вы этим хотели запугать?
– Я, правда, не знаю... это не мое направление... вокзалом занимались другие люди.
– Значит, ты все-таки знал, - заключила Алекс, и как только Родерик выпрямился, ударила его
Войдя в комнату, она тут же уселась на диван и закурила. Когда туда же доковылял еле дышащий Родерик, она отрешённо произнесла:
– Даже никто ответственности на себя не взял. Что это за теракт, если никто не признаётся, что его совершил? Тогда зачем он нужен, ради чего?
– А тебе не всё ли равно?
– сипло отозвался Родерик.
– Коммунисты, фашисты... Каждый додумает версию на свой вкус.
Он осторожно опустился на диван поодаль от Алекс, а она продолжала гневно смотреть на него:
– Ты хоть представляешь, что значит оказаться там? Хоть чуть-чуть представляешь, что я сейчас чувствую?
– Ты что, была Болонье?
– наконец, спросил Родерик.
– Да!
– гаркнула Алекс.
– Вот чёрт, - только и сказал он на это известие.
– Я думал, ты полетишь самолетом? Почему ты поехала поездом?
– Это всё, что тебя сейчас волнует?
– сверкая глазами и трясясь от плохо подавляемого гнева, спросила Алекс.
– А то, что после того, как за моей спиной рухнул вокзал, после того как я выносила раненых, после того как они умирали у меня на глазах, тебе не приходит в голову, что больше я не смогу взять в руку не то что взрывчатку, даже электронный будильник, потому что он будет напоминать мне таймер и трехлетнюю девочку, которой размозжило все тело бетонной плитой? У неё осколки ребер торчали наружу. Ты можешь себе это представить?
– Чёрт, вот чёрт, - шёпотом повторял Родерик, - Это... это... давай выпьем. Нам надо выпить.
Он ту же отправился на кухню и принёс два стакана и начатую бутылку виски. После первого стакана, он всё же спросил Алекс:
– Ты не пострадала?
Не мигая, она смотрела на Родерика, и как он наливает стакан заново:
– Пострадала. Тот взрыв убил во мне террориста. Я теперь профнепригодна.
– Ты... это...
– приложившись к стакану, пролепетал Родерик, - Давай выпей.
– Ты слышал, что я сказала? Я больше не смогу работать.
– Не руби с плеча, мы что-нибудь придумаем.
– Что придумаем, Рори?
– бесцветным от морального истощения голосом, произнесла она.
– Может, ты вернешь к жизни тех людей, которые уже погибли от моих бомб? Потому что я веду им счёт с самого первого дня. Их было пятьдесят четыре. А вчера погибло восемьдесят пять человек, и все их тела я видела собственными глазами, так же близко, как вижу тебя сейчас. Знаешь, как мне было страшно? А их было передо мной аж восемьдесят пять. Как думаешь, если бы я видела своих жертв воочию, хотя бы первые шесть, я бы продолжила, довела их число до пятидесяти четырёх?
– Слушай, Алекс...
– уже заплетающимся языком попытался что-то сказать Родерик.
– Нет, ты меня послушай, - отрезала она, - ты можешь меня уволить, убить, сдать полиции, но сути этого не изменит -
– Давай... обсудим это завтра. Ты успокоишься, и мы подумаем, как быть. Ты пей, будет легче.
– Пить? А сам ты отчего так часто прикладываешься к бутылке? Неужто тоже вспоминаешь, сколько человек при твоём посредничестве убили отморозки вроде меня?
Судя по его реакции, Алекс попала в точку.
– Надо было раньше начинать свой счёт, - цинично ухмыльнулся Родерик.
– Да пошёл ты, - процедила Алекс и, встав с места, опрокинула свой стакан на стол и под стенания Родерика ушла в другую комнату.
Остаток вечера он пил так, будто это у него лично случилось горе, и произошел душевный слом. Через час Родерик начал скрестись в дверь и жалобно просить впустить его, но Алекс не поддалась. В темноте она лежала на кровати и думала, о себе, о Родерике, о работе и о борьбе.
Раньше, когда она изготовляла бомбы и подкладывала их в здания, она могла сказать - мы всех предупредили, если власти не захотели реагировать, то кровь погибших на их руках. Теперь Алекс не видела смысла в этой оговорке - та кровь на властях и на ней тоже. Кто бы не взорвал вокзал в Болонье, для чего-то же он это сделал, чего-то он этим хотел добиться. Хотя нет, он хотел не только взорвать вокзал, он хотел убить людей и, желательно, побольше. Потому и не было никакого предупреждения о взрыве, потому никого не эвакуировали. А может, предупреждение было, но власти о нём умолчали и стали соучастниками теракта?
Об этом не хотелось больше думать. Теперь Алекс не знала, что сказать командованию, когда она вернётся в Ольстер. Почему она вдруг не может собирать бомбы, если еще полгода назад могла и даже рвалась это делать?
Это хуже чем просто стыд, потому что былого не изменить, а не повторять свои ошибки в будущем не получится - соратники по ВИРА просто не дадут ей от этого отказаться. И что теперь делать - неизвестно. И как выпутываться - не понятно.
А под дверью тихо скулил Родерик, видимо, его карьера в военной разведке тоже пошла не гладко, раз приходится чуть ли не каждый день глушить совесть алкоголем.
1980-1981, Ватикан
Вслед за новым папой в Ватикан пришла и новая напасть. Во всяком случае, так считал отец Матео, для которого пост заместителя секретаря конгрегации по делам духовенства был крайне ответственным местом и поводом неусыпно следить за чистотой Церкви.
Из Великобритании приходили жалобы на приход, где епископ разрешил появляться в церкви растаманам, которые мало того, что почитают покойного императора Эфиопии как истинного Бога и верят, что Иисус был негром, но еще и раскуривают каннабис, благо не в самой церкви, ибо закон это запрещает. Зато епископ умудрился в своём оправдательном письме назвать курение каннабиса религиозным опытом и даже сравнил его с причащением, за что отец Матео передал всю переписку в Инквизицию, то есть в Конгрегацию доктрины веры - пусть там разбираются, что может заменить причастие, а что нет.