Стратегия обмана. Трилогия
Шрифт:
– За себя?
– удивилась она и искренне ответила.
– Ни капли.
– Пойдешь завтра с нами?
– поинтересовался Финбар.
– Почему бы и нет?
Целый вечер, почти до самой ночи, они рисовали плакаты с лозунгами взамен порванных и отобранных. Алистрина тоже написала парочку:
"Пора распустить специальные силы Б".
"Гражданские права, а не гражданская война".
На следующий день марш прошёл на удивление спокойно. Демонстранты беспрепятственно прошествовали по улицам Дерри, а полисмены только стояли в стороне и недовольно наблюдали. Кроме
– Было б ещё лучше, - говорила вечером Алистрина, когда Шеймас пригласил её на чашечку кофе, который она и так не пила, - если бы меня не турнули с завода позавчера. Им, видите ли, католики из Богсайда не нужны. Какая к черту разница, кто метёт им дорожки и убирает мусор?
– Ты права, так не должно быть, но так происходит везде. Нет закона, утверждающего дискриминацию, но и закона, дискриминацию наказывающего, тоже нет. Надо бороться за наши гражданские права и дальше.
– Надо, - апатично согласилась Алистрина и закурила.
– Откуда ты приехала?
– Внезапно поинтересовался Шеймас.
– Из Кастлдерга, - и глазом не моргнув ответила она.
– Ясно. А я родом из Кулмора. Там осталась моя мать. А у тебя кто из родственников в Кастлдерге?
– Никто.
– Совсем?
– удивился Шеймас.
– А родители?
– Умерли, - безразличным тоном произнесла она.
– Ты прости, пожалуйста, - произнёс он, извиняясь.
– А друзья у тебя там остались?
Алистрина внимательно посмотрела на Шеймаса, пытаясь понять, куда он клонит. Парень смутился.
– Может у тебя остался близкий друг...
Алистрина только усмехнулась и тут же без всякой трагедии в голосе ответила:
– Да нет. Оба мужа уже давно в могиле.
Шеймас от такого ответа заметно опешил и часто заморгал:
– Как... так? Ты же ещё совсем молода... Что случилось?
Алистрина безразлично пожала плечами.
– Первый - самоубийца, второй, так сказать, погиб на производстве, - она потушила сигарету и внимательно посмотрела Шеймасу в глаза.
– Может я и молодая, но чувствую себя старухой. И я поняла, что ты хотел узнать на самом деле.
Она встала с места и медленными усталыми шажками подошла к нему. Два дня манифестаций и стычка с полицией дали о себе знать. Всё так же неспешно она уселась Шеймасу на колени и, упершись руками в спинку кресла, нависла над юношей. С минуту Алистрина наблюдала, как удивление в его глазах сменяется тревогой и интересом, прежде чем сказать:
– Нас укоряют за то, что мы католики, - начала она, не сводя с Шеймаса немигающего взгляда.
– Значит, мы и должны ими оставаться. Ты знаешь, что до брака не положено...
– Да-да, конечно, - тут же закивал он, да так охотно, что Алистрина поспешила его осадить.
– Я не хочу снова замуж, - твердо произнесла она, и в глазах Шеймаса проскользнул огонёк отчаяния.
– Не хочу стать вдовой в третий раз. Мне нужно от тебя совсем другое.
–
– с надеждой спросил он.
– Я скажу, если ты исполнишь.
Шеймас заёрзал в кресле, а Алистрина обвила его шею рукой, пытаясь обнажить его плечо.
– Конечно, хорошо, - пообещал он.
– Что нужно сделать?
– А ты не боишься? Вдруг я попрошу слишком многого?
– Я готов.
– Тогда обещай, что никому не скажешь о том, что мы сделаем.
– Я обещаю.
И она воспользовалась его согласием, его неопытностью, добротой и жаждой женского тепла. Шеймас совсем не понимал, на что соглашается, да и что он мог понимать, этот мальчик, годящийся ей, семидесятилетней кровопийце, во внуки.
Она давно носила при себе складной нож. Шеймас только вздрогнул, когда лезвие коснулось его плеча и глубоко впилось в плоть. Алистрина с жадностью прильнула к вожделенной ране. Больше месяца она ждала своего нового донора, таясь, выискивая и оценивая. Шеймас ведь сам дал согласие на всё, что угодно. Обмана нет - не так много она у него забирает.
Три месяца жизни в районе Богсайд на Вильям-стрит тянулись однообразной нитью. Работы для Алистрины не было, и это обстоятельство выбивало её из колеи больше всего. За семьдесят лет жизни она не работала только когда была ребёнком и пока первый муж в первые годы брака противился её службе машинисткой. Теперь же безделье буквально разъедало разум. С милым покладистым Шеймасом, а вернее, его кровью, у Алистрины появилось море энергии, вот только приложить её было решительно некуда. Она искала любого повода увязаться с Шеймасом в офис ассоциации в защиту гражданских прав, лишь бы чем-нибудь там помочь - принести листовки из типографии или обзвонить активистов. Шеймас говорил Алистрине, что ему неудобно из-за того, что ассоциация не может ей заплатить. Алистрина лишь отмахивалась. По-хорошему, платить должна была она и ему. В Мюнхене с донорами она поступала именно так. Но сейчас всё её пособие уходило на уплату квартиры.
Кроме ассоциации, Алистрина посещала ещё два комитета, в которых состояли друзья Шеймаса, и везде она предлагала свою безвозмездную помощь. В среде активистов Дерри её давно считали невестой Шеймаса, даже спрашивали, когда удастся погулять на свадьбе, даже советовали в каком пабе лучше всё организовать. Алистрина отшучивалась, Шеймас смущенно улыбался и молчал. Юноша был безнадежно в неё влюблен, а она уже давно ощущала себя фригидной старухой с мальчишечьей фигурой, потерявшей вместе со способностью к деторождению и всякое желание плотских страстей.
На начало 1969 года в Ольстере был объявлено о проведении четырёхдневного марша в защиту гражданских прав. Шествие должно было стартовать из Белфаста 1 января и закончиться в Дерри четвёртого числа.
Все городские активисты и сочувствующие им готовились принять такое важное, а может быть, и судьбоносное мероприятие. В людских сердцах уже теплилась надежда, что их голоса из далекого Ольстера услышат в Лондоне, что жизнь их может измениться к лучшему - для этого нужно лишь не полениться выйти из дома и вместе со всем городом сказать: "Один человек - один голос".