Стратегия риска
Шрифт:
Странная штука человеческая память. О Валентине Глеб не вспоминал уже лет двадцать, а получив от мужика по кличке Казан грязную телогрейку вспомнил о святом и чистом, о своей первой женщине и о ее теле, метущимся над ним в мерцающем свете свечного огарка.
Правда, и место, где он пытался заснуть, по размерам было немногим больше той парной. Только здесь было холодно. И пахло здесь гнусно – прошлогодней квашеной капустой, гнилым деревом и земляной сыростью… Это был погреб.
Еще одним погреб в доме Казана напомнил Глебу Славину ту баньку за картофельным полем – рядом
Глеб встал с липкой, многократно залитой бродившим вареньем полки и зажег короткую свечу – почти такой же огарочек, как тогда… Татьяна лежала рядом; на соседней полке в этом длинном сыром купе без окна, с лестницей и люком наверх вместо раздвигающейся двери.
Она свернулась у двери калачиком. Очевидно, что ей тоже было холодно… Порывшись в углу, он вытащил два старых картофельных мешка. Гнилые и мокрые они не могли согреть, но ему хотелось проявить внимание.
Глеб попытался накрыть Татьяну, но в узком проходе наступил на мешок. Гнилая ткань расползлась и у него в руках остался клочок не больше носового платка.
Татьяна проснулась не от мерзкого скрипа разрываемой мешковины, а от последовавших чертыханий Глеба. Он держал в руках одеяло с тетрадный листок – это все, что он смог для нее сделать. Лицо его было не злым, а несчастным и от того особенно милым. Женщины часто любят униженных и оскорбленных.
– Мне совсем не холодно, Глеб.
– Холодно! Я знаю, что холодно… И мне холодно… Надо было у этих бандитов нагреватель потребовать. И электрочайник! Я же им швейцарские счета просто так отдал.
– Ты, Глеб, все правильно сделал. Их всего двое. Друг другу они не доверяют. Значит, в Европу полетят вместе и тогда…
– И что тогда? Что?! Голодные мы тогда будем. Сейчас они нас хоть кормят, а тогда придется варенье с верхних полок есть и рассолом из бочек запивать.
– Нет, Глеб. Они улетят и тогда мы убежим… Досками от полок разобьем люк. Или подкоп сделаем… Тебе надо было не нагреватель у них просить, а лопату… Помнишь, у Шекспира какой-то король хотел половину царства отдать за коня. А ты бы банковские счета на миллион отдал бы за совковую лопату…
Они редко слышали, что происходит наверху, за люком. Тихие разговоры Казана с Серым до погреба не долетали. Только когда те пили, ругались, швыряли мебель, было ясно, что наверху продолжается жизнь.
Сейчас тоже был вечер. Скоро вниз с ужином спустится Серый, а Казан с пистолетом будет страховать его у люка… Потом крышка захлопнется и те наверху начнут пить, предвкушая поездку в Швейцарию. Потом будут ругаться, потом грохотать мебелью…
Татьяна первая поняла, что вдруг нарушен привычный ход вещей и шум наверху начался, а еще не пили, не ругались и ужин не спускали. Только проведя пять дней в темноте и тишине подвала, можно понять, как важна эта привычная связь с миром и как страшно нарушение порядка.
Поднявшись по ступенькам Глеб приставил ухо к люку. Все наверху было не так. И падала на пол не мебель, а что-то тяжелое, мягкое, корявое… Мешок с картошкой или труп.
Медлить было нельзя… Глеб соскочил
Пронина скинула телогрейку, поправила то, что раньше было прической, расстегнула кофточку и чуть оголила плечи. Завлекающе, но в рамках приличия… Она успела зажечь еще одну свечу, когда люк открылся и незнакомый нахальный голос прорычал:
– Есть кто живой?
Ответа не последовало, но, видя горящие свечи, владелец торжествующего голоса начал спускаться.
Всего восемь ступенек. На предпоследней незнакомец остановился. Все его внимание привлекла миловидная женщина с широким декольте и еще более широкой улыбкой на грязном лице. Она начала говорить странные, несоответствующие обстановке слова:
– Проходите, мой дорогой. Не бойтесь меня… Я письмо собралась писать. Вы не подскажете наш точный адрес. Желательно с индексом… Идите ко мне поближе… Какая у вас борода! А очень старо вы не выглядите… Странная у вас форма. Вы лесник?
– В некотором роде… Вы Пронина?
– Да… Очаровательная у вас борода.
– А где же ваш друг? Где Славин?
Лесник очень удобно подставился. Славин выскользнул из-за лестницы и в момент последнего вопроса занес руку с банкой для удара… Можно было не отвечать, но Глеб оказался весьма вежливым человеком. Опуская с силой банку, он выкрикнул: «Славина ищешь? Я здесь!»
Возглас придал удару мощь и лесник рухнул.
Так на Пасху бьют друг об друга крашеные яйца. Сразу не разберешь, какое разбилось… Глухой треск мог принадлежать и банке, и голове, и им обоим вместе. Под вишневым вареньем не было видно ни раны, ни крови.
Глеб бросился к леснику и засунул руку под бороду, пытаясь нащупать пульс на шее. Там его не было… Не было пульса и на руке под ладонью… Глеб убивал первый раз в жизни. Он знал, что сейчас ему должно стать плохо… Пачкаясь в варенье, Славин заткнул старику нос. Труп поежился, кашлянул, широко раскрыл рот и вдохнул.
Кроме обильного слоя варенья было еще что-то странное на голове лесника. Кожа волосистой части бугрилась и отставала ото лба. Глеб даже подумал, что осколком банки он срезал скальп у бледнолицего старика.
Женский взгляд всегда примитивней, а потому надежней. Татьяна даже не подумала об индейцах и скальпах, а как соскакивают парики, она помнила со школьного выпускного вечера… Резким движением она сорвала нахлобучку с головы лесника. Затем потянула за усы, потом за бороду.
Без лишней растительности старик помолодел. Ему можно было дать лет тридцать. А если стереть искусственные морщины, то и все двадцать пять.
За работой Татьяна не заметила, как изменился Славин. Он втянул голову в плечи и стал похож на грифа, на орла, зависшего над своей жертвой. Лицо его стало злым и радостным одновременно – злорадостным… Он узнал парня. Это в него он стрелял тогда на пустыре! Это его мнимый труп он видел у Дона на кассете! С него начался шантаж и все остальные поездки и хождения по мукам.