Стратегия. Экспансия
Шрифт:
Вот она.
Приличного размера речка-то, как Сена будет! Сразу после русла река с поворотом уходила на восток. Это уже настоящее географическое открытие: всего второй приток таких размеров — и первый впадающий в Волгу с нашей стороны.
— Зайдем? — спросил я. — С хвостом таким? Мели там…
— А как грузы в поселки по таким рекам возят, по-твоему? — выпрямился дед. — Все, я в рубку. А мели… Тогда нужно у бабы под юбкой сидеть.
А что! Я бы сейчас к женке под юбку залез.
Заходить надо, это уже обсудили.
Неизвестная река уходит именно в те самые земли, про которые
Бинокль возьму — вдруг опять «локалка» сразу после слияния, как это на Сене было? Медленно втягивая водоплавающую «сцепку» на стрежень притока, Коломийцев показывал высший класс буксировки. Понтон не рыскал, «дура» восьмиметровой ширины шла точно в фарватере. По обоим берегам густой хвойный лес, темно-зеленый, снега нигде не видно.
Нормально — ни льдин, ни видимых отмелей.
Я подошел к рубке, спросил в приоткрытую дверь, кивнув на монитор РЛС:
— Ну что?
— Не видать «локалки». Еще километра три проверим, фарватер промеряем — и назад, до темноты надо в Волгу скатиться.
Опять вышел на палубу. Здесь, в лесу, волжский ветерок бессилен, тихо.
Пш-шш…
— Общий, общий! — голос Корнеева.
Я оглянулся. Вот он, на крышу рубки залез, с биноклем.
Пш-шш…
— Общий, общий! Человек на берегу, на правом берегу, впереди шестьсот! Три отдельные сосны у кромки.
Хорошее зрение у нашего главного судового охотника, даже в сумерках.
На палубу вылетел Гоблин с «ночником», надвинул на глаза, припал к леерам.
— Как я пропустил? Точно, вижу! Их двое… Нет, три человека и лодка небольшая.
— К бою! — объявил динамик.
— Отставить! — тут же рявкнул Гоб. — Мужики, у них луки!
— К бою! — настоял дед. — Побережемся.
И опять Клим у ДШК, но пока ствол не целит: это не негры. А кто?
До берега метров сто-сто двадцать. Вообще-то, друзья мои, хороший лук с хорошим стрелком по другую сторону от тетивы на таком расстоянии теоретически может нас на палубе продырявить. Некоторые сербы вообще высокий класс с «самоделками» показывают. Коломийцев поступил просто — дал гудок, сирена коротко вякнула, «Дункан» постепенно замедлял скорость, течение натягивало тросы. Боец у пулемета стоит, но гудим мы мирно, типа давайте определяться в симпатиях. Не валить же людей сразу.
Теперь и я вижу этих троих «ирокезов». Одежда странная — не меховая ли? Лодка деревянная, похоже, «самопал». Дикари, что ль? У одного лук в руках, у другого за плечом. Третий вообще без оружия, во всяком случае, мне его не видно.
Темно уже на реке.
— Дед, ты флаг подсвети!
Щелк, включилась «елка новогодняя», «Дункан» засветился уже полной иллюминацией, а не только навигационными огнями, вспыхнул верхний прожектор-искатель, луч двинулся по берегу.
— Ближе подхожу, смотрите в оба, — объявил дед.
Трое мужчин выстроились на берегу в ряд. Самый высокий наклонился и положил лук в лодку. Что-то кричат? Эх ты, как живо нас встречают!
— Затанцевали, — отметил вставший рядом Гоблин.
АКМ у него в руках, как и у меня. Этого пока достаточно, Клим не у дел.
— Ну и кино же мы за день
«Дункан» все ближе к берегу, все медленнее его ход.
И тут мы услышали, что орут хором эти индейские люди, подпрыгивающие на неведомом лесном берегу:
— Русиш! Русиш!
— Камраден! Геноссе!
Гоблин убрал автомат вниз.
Я тоже.
— Это ты, Кастет, правильно сказал. Кино. И немцы.
Глава 7
Сталкер «Кастет», страж фронтира, воин-интернационалист, международный «оборзеватель»
Германия — дождливая страна, скажу я вам.
Целый день льет дождь. А как «Дункан» ушел, так зарядило конкретно. А на улице март, и дождик, льющийся из низких серых туч, воспринимается жестко, желания выходить под него не возникает. Разве что если надеть длинный кожаный плащ черного цвета и фуражку — тогда можно, тогда чувствуешь себя актером исторического кинофильма, выполняешь задачи, поставленные режиссером. Режиссер командует, мокрая девица с хлопушкой убегает под зонт и клетчатый плед, старинные пленочные камеры начинают тарахтеть, и ты — пошел! И вот идешь в кадре, а бедные немецкие горожане, перекидывающие битый «летающими крепостями» кирпич домов, шипят тебе в обтянутую черной лайкой спину: «Ну, тварь…»
А ты внутренне улыбаешься, на морде — неподвижность противотанковой надолбы, ибо есть ты, в жуткой тайне, не тварь вовсе, а советский разведчик Владимир Лутин, надежда Ставки, любимец Верховного. Потому улыбаешься — и фланируешь себе дальше по Унтерден-Линден.
Я зажмурил глаза, и мне показалось: вот открою их, а внизу, на брусчатке — так и есть, фигура германского офицера в таком вот плаще и фуражке. Постоит гитлеровец под дождем, посмотрит на швейцарские часы, потом на серое небо Берлина, вздохнет и подойдет к своему «хорьху». Водила в серой форме выскочит, услужливо сработает задней дверью, автомобиль пыхнет на угол дома выхлопом и, чуть покачиваясь на крупных камнях брусчатки, покатит к воротам крепости…
Режиссер у нас известный — Смотрящие, камеры тоже есть, хотя их модель и принцип работы нам неведомы.
Ну и кино есть, вы уже знаете какое.
Дождь то грубо хлещет, то осторожно шелестит по кровлям немногочисленных зданий крепости, моет стены из серого гранита, стекает по еле выраженной линзе замковой площади к стокам, собирается там и покидает цитадель, спеша к реке.
Я сижу на грубом самодельном стуле возле окна донжона, выходящего во двор, — перешел сюда, когда мне надоело смотреть на медленно текущую реку и густой темный лес на той стороне.