Стратегия
Шрифт:
Этому нужно положить конец. Скоро. Я не привык, чтобы меня так сильно преследовали. Мне это не нравится. Совсем.
Что хуже того? Все не утихает. А лишь нарастает. Прямо сейчас я - предмет каждой долбанной секс-шутки в спорте. Возможно, мне не стоит смущаться. Но я смущен. Моя кожа слишком натянута, а в желудке будто свинец застыл. Каждый раз, как ко мне подходит женщина, испытывая свои возможности, я чувствую себя, словно снова учусь в старшей школе.
Потирая затылок, я завожу машину и выезжаю со стоянки. Я наслаждаюсь
Вот только моя улица оказывается заблокирована несколькими репортерами и группками отчаянных телочек - и даже нескольких парней, которых, предположительно, я еще не отшивал по туалетам. Я объезжаю здание с обратной стороны и паркуюсь в небольшом каретном гараже.
Двигатель щелкает, пока я сижу здесь, не желая выбираться наружу.
Департамент PR-команды любит этот беспорядок. Я получаю внимание - не по вине наркотиков или насилия, но из-за целомудрия, что по их мнению - скрытая золотая жила. Больше билетов продается, больше выходов в СМИ.
Айви говорит мне, будто я должен просто выйти и признаться, что встречаюсь с Фи. Или она так говорила, пока я не задал ключевой вопрос "И ты веришь, что они просто оставят ее в покое?" Нет. Айви не смогла заверить меня в этом.
Я думаю о Фи, единственной идеальной вещи в моей жизни. Я хочу уберечь ее, защитить от этого безобразия. Просто удержать ее. Навсегда. Она моя. Моя, чтобы защищать. И реально плевать, если кто-то посчитает меня из-за этого пещерным человеком. Потому что, откровенно говоря, Фи вытягивает из меня этого пещерного человека и ставит его во главе всего.
Но истина ударяет меня, словно молот, в грудь. Прямо сейчас, учитывая все происходящее дерьмо, Фи не нужно ни от чего защищать, за исключением самого меня.
Глава 32
Фиона
Я ВСТРЕЧАЮСЬ С папой в нашем любимом китайском ресторане на Мотт-стрит. У нас с ним нет почти ничего общего, но мы разделяем глубокую и неизменную любовь к супу с пельменями и на равных охотимся за лучшими вариантами мест, где можно их отведать. Несмотря на мои расшатанные нервы, я проскальзываю в кабинку из красного потрескавшегося кожзаменителя, ощущая предвкушение.
– Что нового, детка?
– спрашивает папа, опуская свой телефон. Он уже закал бутылку Циндао и заполнил меню заказа.
Я не протестую, так как ему известно, что я здесь люблю.
Доказательство этого то, что официантка ставит бутылку Циндао и передо мной. Она хватает наши заказы и уходит, не сказав ни слова.
– Много чего, - отвечаю я до того, как сделать большой глоток пива. Оно почти теплое, но мы приходим сюда не сервиса ради.
Папа ворчит,
Не знаю, надолго ли он в городе. Я не спрашивала. Папа всегда в разъездах, и ему это, кажись, в некотором роде по душе. Когда он здесь, то останавливается в каком-то шикарном закрытом отеле в центре. И мне это подходит.
Я люблю папу. Правда. Вот только кроме общей любви к дим-суму, нам всегда было неловко в обществе друг друга. Даже не знаю почему, но это нависает над нами словно облако душного газа, о котором никто не хочет упоминать. Кроме того имеет место тот факт, что он никогда не одобрял моих действий.
Сидя со своей стороны стола, я сжимаю ладони на потертом деревянном столе и делаю глубокий вдох.
– Я сегодня уволилась.
Папа опускает на столешницу пиво.
– Почему?
– А это важно?
– Конечно. Если ты подверглась сексуальному домогательству, я пойду и выслежу того ублюдка, а затем заставлю его пожалеть, что родился на этот свет. Если тебе было скучно, я скажу, что нужно это преодолеть и в следующий раз найти работу лучше.
– Он пожимает плечами.
– Причина - корень всего.
Я ощущаю тепло от самой идеи того, что папа надерет зад кому-то ради меня.
– Думаю, ты прав.
– Я рассказываю ему, почему уволилась, все это время ощущая дрожь в глубине живота. Я ненавижу признавать свой провал. Но эту ситуацию ненавижу сильнее.
Пока я рассказываю, официантка ставит на стол миски со свежим пельменным супом.
Папа набирает в ложку аккуратную, бледно-розовую пельмешку. Аромат куриного бульона и имбиря наполняет воздух, когда он откусывает кусочек и втягивает в рот юшку супа.
– Итак, - говорит он, - урок усвоен. Не доверяй тем, кто ни с того, ни с сего с тобой дружит, особенно тем, кто занимает ту же должность, что и ты.
У меня во рту пельмени, потому я использую этот момент, чтобы глотнуть и взглянуть на него.
– Ты собираешься отчитать меня?
– Зачем мне это делать?
– Его лоб приподнимается, отчего морщины на лице отца становятся глубже.
– Гм, потому что ты всегда отчитываешь меня на счет моей...
– Я поднимаю вверх палец, цитируя.
– "Ветреной натуры".
Он хмурится, словно не может понять, что я только что сказала.
– О, да ладно, пап, - говорю я сейчас нетерпеливо.
– Ты называл меня Ветреной Фи с самого детства.
– Эй. Это было прозвище. Ласкательное слово.
– Твои ласкательные слова полный отстой, пап.
Он еще сильнее хмурится.
– Ладно, хорошо. Прости меня за это ласкательное слово. Но...
– он пожимает плечами.
– Ты вроде как ветреная.
Дерьмо. Это не должно ранить, но ранит. Достаточно, чтобы я начала моргать, пытаясь прочистить затуманенный взгляд.